— Кто побежит? Одному остаться надо. Заслон открывать полностью нельзя. Вдруг бандиты были по ту сторону лавины и надеются, что нас лавиной снесло. Могут рискнуть и пойти.

— У тебя ноги полегче. Беги ты. Я покараулю.

— Годится. Я рванул… — без уговоров согласился Толик Солнцев и побежал по склону в сторону перевала, за который прошел взвод во главе с командиром.

Рядовой Ладушкин еще раз осмотрел все кругом, надеясь увидеть хоть малейший след старшего сержанта. Но увидеть ничего не удалось, и Серега вернулся за свой камень, где изначально был устроен заслон…

Рядовой Толик Солнцев бежал без напряга, легко, и даже тяжелый солдатский бронежилет ему почти не мешал. Привык уже бегать в бронежилете за два с половиной года сначала срочной, а потом и контрактной службы. Но по сторонам рядовой смотрел так, словно бежал он по занятой врагом территории. Однако ничего угрожающего заметить не сумел. Так и добрался до перевала, перешел его, начал спуск и тогда услышал выстрелы. Сначала автоматную очередь, за ней, почти сразу, вторую автоматную и пулеметную. Эти очереди, кажется, были односторонними. А после этого пошла и двусторонняя стрельба, причем такая активная, которой рядовой за годы своей службы, кажется, и не слышал, разве что на учениях, когда стреляли холостыми патронами, не жалея их. Но сейчас учений никаких обещано не было, и звук выстрела у холостого патрона совсем иной, нежели у боевого. Сейчас стреляли явно боевыми. Похоже, взвод ввязался в серьезный бой. Непонятно только с кем именно, потому что Солнцев сам лично слышал, как, давая задание командиру взвода старшему лейтенанту Шахамурзиеву, говорили только о банде Гаримханова. Других банд в районе отмечено не было. А здесь взвод, без сомнения, встретил серьезное сопротивление. И это не эмир Гаримханов с единственным оставшимся своим помощником. Двоих уничтожили бы сразу.

Тропу, по которой пошел взвод, рядовой Солнцев нашел без проблем. Снег лежал и на этом склоне, поэтому следы солдатских башмаков виднелись отчетливо. Но не успел Толик пробежать и двух десятков шагов, как у него зазвонила в кармане трубка. Значит, появилась связь. Солнцев посмотрел на определитель номера. Звонил командир взвода Шахамурзиев.

— Рядовой Солнцев. Слушаю, товарищ старший лейтенант. — Чтобы не сбивать дыхание, разговаривать на бегу Толик не стал и перешел на быстрый шаг.

— Наконец-то хоть до одного дозвонился. Чухонцев с Ладушкиным не отвечают. Ты тоже сначала не ответил. Как там у вас дела?

— На той стороне, товарищ старший лейтенант, трубки не работают. Пишут: «Нет сигнала». Я уже на вашей стороне. Бегом к вам с докладом отправился.

— Что случилось? Бандиты нашлись? Разрешаю уничтожить…

— Хуже, товарищ старший лейтенант.

— Хуже может быть только иностранная интервенция, атомная война или женитьба на собственной теще.

— С бандитами мы справились бы, а вот с лавиной не смогли.

— Какая такая лавина? Докладывай без недомолвок, — в голосе старшего лейтенанта послышались нотки беспокойства.

А в трубку доносились звуки активной перестрелки. Причем отчетливо различались две линии, с которых велся огонь. Ближняя линия — видимо, спецназа, и дальняя — неизвестного противника. Но командир взвода пока ничего о бое не говорил.

— Мы сидели, караулили. Старшему сержанту Чухонцеву показалось, что один из убитых бандитов на склоне пошевелился. Он пошел посмотреть. Всех пятерых на всякий случай проверил. Трупы явные, заиндевелые. Когда выходил назад на тропу, лавина пошла. Она вверху давно козырьком висела. Надо было бы расстрелять ее из гранатомета, чтобы сразу сошла, а мы не догадались. Чухонцев успел за скалу заскочить, под ней спрятался, но лавина большая была, сильная. Она и скалу своротила.

— А Слава?

— Никаких следов. Мы с Ладушкиным все осмотрели, как только лавина сошла, но ничего не нашли. В ущелье спускаться не стали, все равно там двоим ничего не раскопать. И бандиты могут после лавины выйти, думая, что нас снесло и похоронило. Ладушкин остался бандитов караулить, а меня к вам послал с докладом.

— А из-под скалы Слава выскочить мог?

— Только под саму лавину. Правда, мне казалось, что там рядом со скалой раньше большой валун был. Очень большой, прочно под землю севший. Как белый гриб сидел, устойчиво. Я валун этот запомнил. Но сейчас и валуна нет. Конечно, и он мог скатиться. Не знаю… Искать надо. Я слышал, бывает, откапывают из-под лавины людей, и они еще живы. Для того спасательные службы и существуют. Но мы пост, товарищ старший лейтенант, оставить не можем. Вдруг эмир Гаримханов выйдет…

— Да, проблема… Проблемы… У нас тоже проблема. Наткнулись еще на одну банду. Численно сильнее нас. И воюют грамотно, опытные. Передовой отряд их мы уничтожили, а тут еще с полсотни стволов подвалило. Пытались нас «в лоб» атаковать, но удалось остановить. Ждем следующей атаки. Я вызвал подкрепление и авиацию. К сожалению, сняться и пойти к вам не могу. Нас начнут преследовать, и тогда потери неизбежны. Ждите на месте. Я спасателей вызову, у них оборудование есть, чтобы лавины «прозванивать», и прикрытие для спасателей. А то вылезет Гаримханов не вовремя. Ты возвращайся к Ладушкину. Подстрахуй. Что-нибудь придумаю… Как подкрепление подойдет, я сразу к вам отправлюсь. Гони!..

Хорошо, что рядовой Солнцев заранее перешел на шаг, пусть и быстрый. Это позволило ему на ходу развернуться и без остановки побежать в обратном направлении. Серега Ладушкин его, наверное, уже заждался…

Когда Джамбек оставил эмира одного и удалился на достаточное расстояние, чтобы не слышать, что у костра происходит, Далгат Аристотелевич позволил себе расслабиться. Он вертелся от боли на камнях, извивался, как червяк, хотя каждое движение приносило новую волну боли, но это расслабление в уединении всегда помогало. Гаримханов помнил старый принцип — боль вышибается болью. И чем больнее ему было, тем больше он привыкал к ней, и тогда боль уже становилась более терпимой. Один знакомый рассказывал когда-то эмиру, что повредил себе спину и постоянно жил с болью в спине. Но когда болезнь ушла, человек чувствовал себя разбитым и тоже больным. Врач-психиатр определил, что это психосоматическое заболевание. Человек привык к боли и плохо чувствовал себя без нее. Но эмир, конечно, не желал себе подобной участи. Он вообще не хотел болеть. Все возможные лекарства у него уже кончились. Надо было раньше послать кого-то в город за ними, а теперь уже и послать некого, потому что Джамбек Абалиев в розыске и со своей примечательной крупной фигурой будет легко опознан первым же встречным полицейским. А больше с эмиром никого не осталось. Без лекарства мог помочь только Герихан, но Герихан уже никогда больше и никому помочь не сможет.

И вообще трудно, когда зажат с двух сторон. С одной стороны — спецназ, с другой — эти головорезы из Сирии. С ними договориться, может быть, еще труднее, чем с федералами. Пару лет назад, когда война в Сирии еще только начиналась, специальный посланник принес эмиру письмо от улема Омара из Пакистана. Улем Омар считался известным богословом в рядах «Аль-Каиды» и пользовался авторитетом у мусульман-салафитов всего мира. В пространном послании говорилось много о необходимости объединить усилия всех мусульман, умеющих держать в руках оружие, для создания большого всемирного халифата, и сообщалось, что одним из первых шагов в создании этого халифата является смена режима в Сирии. А эмир Гаримханов вместе со своим джамаатом зачислен в состав объединенного отряда сирийской оппозиции. То есть улем Омар даже не предлагал эмиру вступить в ряды оппозиции, он просто ставил его в известность, и все.