Пожалуй, Соня думала об Англии больше, чем следовало.

Она прекрасно знала, как сказать по-английски, что она добросовестная комсомолка, что ей нравится быть гражданкой своей страны и как она стремится стать важной частью какого-нибудь дружного коллектива, который сделает всеобщее будущее светлым и процветающим. Но она не знала, что делает для своего английского общества Джон. Не знала, чем занимается Джейн после школы. Проводят ли они внешкольное время так же интересно и с пользой? Заботятся ли о младших ребятах? Помогают ли старшему поколению? Что строят? Какие у них мечты? Как они вообще живут?

Благодаря усердию в обучении, Соня знала, как задать эти вопросы по-английски. Стало быть, вот он — обмен культур и международные отношения. Вот зачем она учит язык! Удручало только то, что попасть в Англию было почти невозможно. Дед там был по работе. А Соне было шестнадцать лет. Возможно, если ее пустят в разведку…

В тридцать восьмом году ее деда Валерия Багрякова пригласили работать в органах НКВД, и после спецподготовки в разведшколе в сороковом он отправился на свою первую, но не последнюю командировку — прямо в Великобританию. Ему всегда было о чем рассказать, хотя даже после четырех стопок самогонки он сохранял трезвый вид и болтал лишь о том, как занимательно было быть туристом. Однако бабушка вечно смешно выпучивала глаза и била его тряпкой по плечу, призывая закрыть рот, когда он, по ее мнению, начинал говорить лишнее. Соня молча улепетывала пельмени и гадала, насколько же сильно отличается их необъятная страна от крошечного Лондона, где возвышался Биг Бен и где еще молодой тогда дед поднял платок, оброненный юной английской леди: ему довелось коротко с ней побеседовать — правда, от волнения он чуть не забыл почти все иностранные слова. Он не раз добавлял, посмеиваясь, что после его беспорядочного отчета о поездке всерьез думал, что его больше никуда не пустят.

О капиталистических странах дед отзывался с легким и, как Соне казалось, неубедительным неодобрением и всегда упоминал, что обычные граждане вообще-то очень приличные люди, а улицы и чудны́е домишки у них очень красивые.

На увлечение внучки английским языком он отреагировал положительно и даже предложил пораскинуть связями и устроить ее после выпуска из института на хорошее местечко в “Интуристе”. Соня сначала обрадовалась, потому что возможность отправиться за границу сразу начала казаться уже не такой труднодоступной, однако этого энтузиазма хватило ненадолго. Преподавать-то хотелось сильнее! А за границу ее и так бы пустили рано или поздно: уж она-то точно будет этого достойной и успешно пройдет все собеседования.

К концу последнего курса института Соню распределили в кстовскую школу, и ее счастью не было предела: и от отчего дома недалеко уезжала, и в то же время начиналась самостоятельная жизнь. Квартирку свою, конечно, не дали, но опять же стараниями деда, который души не чаял в единственной внучке, Соня практически бесплатно получила комнату у его сестры: двоюродная бабка была немного ворчливой, но совсем не злой, поэтому согласилась ее приютить и взамен просила только помогать ей по дому, готовить ужин и развлекать беседами по вечерам. Учебных часов обещали много, а зарплату — сто десять рублей. У Сони дергались руки и подводило живот от страха и восторга одновременно — так близко она подходила к своей мечте.

Мама всегда говорила, что она витает в облаках слишком много, оттого ее воображение рисовало будущее несуществующими оттенками. Уж очень яркими и пестрыми…

Второго сентября зарядил ливень. Стекла на окнах помутнели, залитые дождевыми потоками, классы потускнели, дети притихли. Лица шестиклассников были угрюмыми, а их красные галстуки так же, как вчера, с оживлением серости непогожего дня уже не справлялись.

Маленькая для своего возраста девчушка по имени Лена Черноусова на последней парте первого ряда старательно писала правой рукой, и Соня, проходя мимо рядов, с жалостью смотрела на ее потуги и вспоминала, как бабушка ее саму больно лупила линейкой по ладоням и заставляла переучиваться на правшу. “Правое — это правильно, а все, что слева — все скверно”, говорила она. Соне было неудобно и обидно настолько сильно, что хотелось обидеть бабушку в ответ. И она обижала: огрызалась, уворачивалась от ее шустрых рук и убегала прятаться за деда. Но это тогда. Тогда Соня была маленькой и глупой. Зато теперь писала красиво — и на русском, и на английском — и от вида своих плавно выведенных на доске округлых букв испытывала гордость.

И Лена тоже будет мучиться и обижаться на весь мир. Помучается и привыкнет.

Соня поморщилась от неуместного желания подойти утереть собравшиеся в уголках глаз девочки злые слезы или сказать, может быть, что-то строгое и мотивирующее, но сдержала себя. Лена по-своему не делала и проявляла старательность — наверняка справится сама.

Соня постучала ручкой по столу, привлекая внимание и писавших самостоятельную ребят, и зазевавшегося шестиклассника, который стоял истуканом у своей парты и подозрительно долго молчал, потеряв мысль. Саша Большаков вздрогнул, вымученно улыбнулся и бросил тоскливый взгляд в окно.

— Ай… ай пионер, — выдал он.

Соня покачала головой и кивнула тянущей руку Ксюше Новиковой. Девочка ей понравилась с первых же минут тем, что активно включалась в работу, смотрела снизу вверх своими сверкающими от восхищения и уважения глазами и была воплощением всех Сониных ожиданий от взаимодействия с учениками.

— Надо говорить “ай эм”, — сказала Ксюша.

— А еще?

— Еще “пайонир”, — подумав, добавила она.

— Э, — подсказала Соня. — Э пайониэ.

— Ай эм э пайонир-р, — послушно отчеканил Саша.

— Хорошо.

Соня натянуто улыбнулась.

Не очень-то хорошо на самом деле.

Если в пятом классе эти дети что-то и знали, то к сентябрю, видимо, все напрочь забыли.

Учителя английского языка, как Соне объяснили, в этой школе не задерживались. Кого-то срочно перевели в другое место, кому-то потребовалось уйти по семейным обстоятельствам, у кого-то случился декрет, а однажды всех учителей разобрали при распределении и никого не осталось, чтобы сюда направить.

Предыдущую англичанку вообще сначала исключили из комсомола, а затем запоздало уволили за распутное поведение — не хватало даже плохих учителей! Эта сплетня предназначалась не для Сониных ушей, но она случайно услышала ее, когда стояла в очереди в столовой. Подробности выведать было пока не у кого.

Соня была твердо намерена нарушить традицию ежегодной смены преподавателя и отработать здесь по крайней мере три положенных ей года. А там как получится.

Никаких новых потрясений во второй день не произошло — возможно,