— Сейчас пришлём.

Луценко был помят и небрит, но за трое суток в ИВС это нормально. В его внешности почти ничего не поменялось: глаза, злобный блеск в которых смешивался с такими же всполохами, как на отпечатках. Перепечатать одну страничку оказалось не сложно и пока тот ее подписывал, все смотрела на него. Кто же ты? Домовых я уже видела, но они так не светились. Скорее были серенькими, пыльными. А этот как мыльный пузырь на солнце, интересный эффект. Интересно, кто же он? Из глубины подсознания всплыло слово «пикси». Уверенность, что передо мной пикси, была всеобъемлюща. Надо же, прямо как Гугл запрос — спросил, тебе ответили. Нужно практиковаться. Зная с кем имеешь дело, все проще. Отправив обратно подследственного, я попробовала на второй папке. Ничего. Предположу, что я должна видеть существо. Если основываться на статье в интернете, то я должна знать все на свете о происхождении земли и неба. Будем пробовать.

Остаток дня, как мне показалось, прошёл в режиме вопрос-ответ. Гугл отдыхает. Но есть и ограничения, только если перед тобой представитель нелюдей. Около ИВС я гуляла несколько раз, чем доводила дежурку до нервного тика. Оставалось всего 15 минут до конца рабочего времени, как меня вызвали. Сухаревская, Последний переулок. СОГ шепнул мне, что опять ребёнок и опять похищение. Четырёхэтажный Великий и могучий просто терялся на фоне мата начальства. Серийное. Это серийная кража. Значит ли это, что первый ребёнок уже умер? Нет, не умер, на это моей системы запросов хватило. Правда, она не ответила — где дети? Ну хоть за это спасибо!

В переулок я проехала с тремя скандалами и шесть раз тыкала посту ксивой. От блеска звезд у подъезда трудно было не заплакать. «О, сотрудники в штатском» — чую, пахнет ФСБ. Удивительно только что они не приехали на первое преступление и оставили все мне.

— Майор, это…

При высоком начальстве ругаться так, как хочется, не получалось. Но по лицу многое угадывалось. Эксперты маститые и не очень облепили подъезд. Они чуть ли не обнюхивали двери и ручки, чем отбирали у служебных собак работу и вызывали их недоуменное поскуливание. Горчаков стоял рядом с кинологами и курил, философски взирая на этот бедлам. Я направилась к нему, искренне опасаясь быть растоптанной одичавшими генералами и полковниками.

— Ну что скажешь, Олег?

— Я приехал первый. Бабушка гуляла с внуком, мальчик так же 2,5 года. Бабушку, уже заходящую в подъезд, толкнули. Она упала, и в этот момент некто схватил мальчика и сбежал. Бабушка не видела напавшего, но говорит, что видела седые волосы.

— Что камеры?

— На подъездных такая кракозябла получилась. Помесь инопланетянина и гоблина, с кривыми зубами и волосами торчком.

Мне было продемонстрированно данное размытое фото на телефоне. Ну, инопланетянин не подойдет, все-таки не зеленое. Во всем остальном соглашусь с оперативником.

— Я отправила в лабораторию седой волос с места происшествия. Результатов нет, но подозреваю после сегодняшнего случая анализ будет в приоритете.

Горчаков безразлично пожал плечами.

— Могу предположить, что нас к этому делу больше не подпустят. От звезд уже рябит в глазах.

— Кощунственно так говорить, но может это и к лучшему. Труднее будет, если нам навяжут наблюдателя.

— И не говори.

Заняться было решительно нечем. Лезть под руку начальника — мы не смертники. Опрашивать пострадавшую — там такой галдеж, что бедная женщина не понимает на чьи вопросы отвечать. Мало того, там еще находились родители ребенка. Мне их не представляли, но воющая женщина скорее всего мать, а угрожающий полковнику мужчина — отец. Так что мы остались в тяни арки. Разговаривать не хотелось, все это успеется потом. Даже странно, в Последнем переулке, последний дом оказался девятиэтажным панельным строением годов шестидесятых. Среди старых дореволюционных построек с колоннами и завитушками этот дом смотрелся гадким утенком. Два подъезда, как муравейник, были заполнены сотрудниками. Журналисты, вытесненные за ограждение, бесперебойно щелкали камерами и что-то щебетали.

Меня привлек луч солнца — на секунду показалась нить цвета радуги, интересно. Пробираясь вдоль стены к углу дома, я пошла по ускользающему следу. Далеко он меня не завел — в соседней арке ниточка прервалась, на земле лежала шапочка. Дальше ничего не было. Я дозвонилась до эксперта, пока прибежавшие всей когортой объемные подполковники вытирали платочком залысины под кокардой. Мне здесь больше делать нечего, пойду просить камеры.

Опер стоял на том же месте, где я его оставила.

— Ну что?

— Нашла шапочку ребенка. Туда сейчас всех отправили.

— Исход начальства с места преступления я уже видел.

— Ты работать собираешься?

— А толку? Кто ж мне позволит совать свой пролетарский нос в начальственные дела.

Так и не придя к согласию еще часа-полтора простояли в этой тени. Правда, дошли до магазинчика, опросили продавца (уже кем-то допрошено-запуганного) и купили воды. Ничего не значащими фразами перекидывались с порядком уставшими экспертами. Устали они, что характерно, не от своей работы, а от пристального, никому не нужного внимания больших начальников и их особо ценных советов под руку.

— Как думаешь, через сколько уедут? Мои скоро покварник закончат.

— Сама не знаю. Я даже не представляю, оставят дело мне или отдадут фэйсам.

— Они лишнее на себя не возьмут. Но это второй ребенок, похищенный за четыре дня. В принципе могут. За выкупом не звонили, похититель никак не объявлялся. Боюсь, что и детей нет в живых. Мы трясем киднеперов как груши, но до первого числа нет похожих случаев. Все допрошенные имеют, как минимум, алиби, а то и находятся в местах не столь отдаленных. Я просто не знаю. Выбирают детей одного года, пола и даты рождения.

— Даты?

— Оба мальчика родились 23 декабря.

— Самый короткий день года.

— Сама думай, это твоя работа.

— Ищи, что общего между родителями. А я доеду до конторы, напишу план. Ты же меня знаешь.

— Не переживай за это. Ты как знаешь, а я поехал работать. Из-за этих… (взмах в сторону звездатых) и так полдня потерял.

Горчаков докурил, уж пачку истратил, и бодренько потопал к своей лошадке. Та стряхнула сонное оцепенение и скрылась за поворотом. Ему проще, он сам себе начальство. А вот мне, глядя на своего начальника, бледного и осунувшегося, становилось не по себе.

Вот оставят меня на этих делах или заберут? Даже не знаю, что интереснее. Хочется раскрыть дело, но и эту головную боль не снимешь. Либо пресса заклюет, либо начальство — не знаю, что и лучше.

Когда полчаса спустя на меня обратил внимание мой руководитель, я уже подумывала о доме. Капитально думала,