Это всё, что она мне написала! И отключила телефон. Поверить не могу.

Она меня бросила?.. Меня?! Нет, не просто меня, а нас вместе с Марусей – той, за которою готова была квартиру отдать?! Не укладывается в голове, нет. Не могло такого быть априори.

Я не понимал, что ей взбрендило. Я бесился. И оттого волнами накатывала злость.

«Как ты хотел»…

Да не хотел я! Чем она вообще слушает?! Кажется, у Ромашек попа с ушами рядом расположены. И потому сигналы постоянно путаются, и с расшифровкой беда… Чего ей вообще нужно?! Я поперёк родного отца иду, бьюсь, показываю, что выбрал ЕЁ! Говорю, что женюсь, даже если мир встанет на уши, а ей мало?!

Да, мало…

Под лопаткой заныло. Неужели повторяется история с Ланой? Та тоже сначала была совсем не стервь, просто весёлая красотка. Ну, дура, конечно, но сексуальная и офигенно соблазнительная… Теперь от одной мысли тошнит. Но поначалу Лана в рот заглядывала, запойно целовалась и немножко капризничала.

Хотя глупо сравнивать, Катя была совсем не такая. И решил я жениться на ней, потому что не просто секс, как с Ланой, был зашибенным, не потому что случился залёт, а просто в душе чувство возникло – будто домой приехал. Отпустило, сошлось, щёлкнуло, и любовь. А тут нате вам: «Ты хотел!»

Чего б разбить?

Да я хотел её к себе прижать и ласкать всю ночь – от пушистых волос до узких пяток, грудь целовать, ощущать её тепло. Наблюдать, как в ней увлекательно переключается скромность на невинную распущенность, как в механической коробке скоростей – стоит нажать на нужную точку…

Я хотел, чтоб она тихонько смеялась и смущалась от глупостей и от моих шуток. Я хотел чувствовать себя страшно богатым, глядя на двух похожих друг на друга кудрявых красавиц: трёх и двадцати семи лет. И чтоб никто не догадался, что Катя не мать Маруське. Хотел я… Кретин!

И снова закипел: и чтоб от меня уходили?! Да никогда такого не было! Лану я сам выставил, когда довела. О прочих вообще молчу.

Я думал, мы с Катериной уже вместе на всю жизнь… А она так просто встала и ушла. Я глотнул вискаря, горло обожгло. Но ещё больше ошпарило обидой, как кислотой полоснуло. Гордость прищемило по самое не могу. Я встал и принялся шататься по квартире, как разбуженный медведь, жалея, что не могу разнести чего-нибудь – Маруську разбужу…

Я был зол донельзя.

А потом, когда лёг в кровать, вдруг ощутил, что обнимать не кого. И меня накрыло – хоть вой. Глядя в холодный белый потолок, сизый ночью, я вдруг понял: она обиделась. Потому что задел за что-то живое, я же и в отношениях медведь. Мне даже мама про это говорит. Но кто угодно наорал бы в ответ, а Катя тихо ушла. Потому что Ромашка. И ведь я это знал…

Горло свело.

Моя Ромашка. Никому не отдам! Если надо, и с бабушкой её повоюю. Я вообще первый её нашёл, и нечего тут.

* * *

Утром приехала мама из Сочи, я вручил ей Марусю, поцеловал обеих. Сел на такси и помчался в аэропорт. Хотелось в Тбилиси, но пришлось лететь в Шанхай – мусолить мысли десять часов полёта, засунув ноги в одноразовые авиа-тапочки и подушку бубликом под голову. С каждой милей прочь от ромашки скучать по ней всё больше. Потом нудиться среди китайцев, через не хочу выбирать товар, шарахаться от копчёных куриных лап на каждой улице, обжигаться переперчёнными морепродуктами, улыбаться натужно партнёрам через переводчика и понимать: это неправильно, не так должно быть. И я не там.

Но всё, что был должен, я выполнил. И выполнил хорошо. Договор подписал, китайцев окучил, товар выбрал, схему поставок утвердил. Задёргал девиц из закупок фотографиями и ссылками на ассортимент. Что ни говори, а они лучше меня в деталях разбираются. Аня, так вообще товар чувствует, будто у неё подкожный сканер на продажи вставлен. В следующий раз она и поедет, потому что главное я сделал, а прочее – уж точно не моё. Я вообще не очень смыслю в этих ручках, ластиках, наклейках для девочек-подростков и новогодних украшениях. И не люблю это. Но ответственность никто не отменял – надо было, значит, надо.

Однако из Москвы, доложив отцу по Скайпу о финальных результатах, я сказал, что задержусь. Маму предупредил, с Маруськой посюсюкал, вспомнив, что забыл ей купить обещанного дракона. И поменял билеты. Запасшись терпением, от которого суставы ломило, надеждой и тоской по моей Ромашке, я дождался своего рейса и полетел в Грузию.

Решил: нагряну, как снег на голову. Без звонка. Адрес старушенции у меня есть, с остальным разберусь. Правда, всю дорогу волновался, как пацан. Тревога зашкаливала – в Оксфорд так не поступал, как сейчас, – с холодком по спине.

Как меня встретит Катя? Обрадуется? Удивится? Рассердится? Как ей всё объяснить? Растолковать так, чтобы поверила и не взбрыкнула снова. По-своему, по-интеллигентному, как песок сквозь пальцы…

Я был готов на что угодно, лишь бы опять увидеть её! И поскорее! А потом забрать.

Если отказываться будет, похищу, а после уже начну уговаривать. На Кавказе это принято, я читал…

Всё в бабушкином доме было монументальным и масштабным, начиная от ворот, почти кремлевского забора и крыльца с шестью колоннами, и заканчивая особняком с тремя округлыми башнями и лесопарковым хозяйством, который бабушка назвала «садиком». В бассейне плескались карпы, кусты можжевельника вдоль дорожек были подсвечены, как возле гостиниц на побережье. В холле на стене висело огромное панно. Родовое дерево, вырезанное из дуба, уходило корнями аж в восемнадцатый век. Немного громоздкое, как фигуры на картинах знаменитого Пиросмани. На табличках под ветвями были грузинской вязью выведены имена и даты.

Бабушка Алико торжественно ткнула пальцем в верхнюю ветку и заявила:

– Там ты теперь будешь. Завтра скажу мастеру, чтоб табличку делал. И потом детки твои. Всем места хватит.

Ох, как ей сказать, что с детками у меня проблема? Лучше не сейчас, – решила я. – Вот завтра, в спокойной обстановке и поговорим, ведь уже поздно и наверняка пора спать…

Но больше ошибиться я не могла, ибо спокойная обстановка так и не наступила. Бабушка Алико радовалась. Бабушка радовалась настолько, что созвала разделить свою радость сначала родственников поближе, из которых я узнала строгого Бадри и вполне себе симпатичного Отари. Он, кстати, оказался моим троюродным братом, а не кузеном. Потом родственников подальше. Потом совсем дальних родственников и, наконец, соседей. Последними удостоились встречи со мной бабушкины знакомые и партнёры. Я не успевала раскланиваться и быстро распрощалась с попыткой запомнить имена и лица. Тем более, что мало кто говорил по-русски, особенно молодёжь. С молодым поколением спасал английский.

Бабушка была активна, как динамомашина. Очень странно было чувствовать, что мной гордились. Почти как медалью с Олимпиады, которую поворачивают вправо, влево, натирают рукавом с любовью и снова показывают. Пожалуй, это было впервые в моей жизни.