и с помощью чудесных мазей возвращает к жизни

ИЛ НА ОСТРОВЕ НАШ АХТИ,

возле мыса Кавконьеми.

Как-то вспахивал он поле,

бороздил однажды ниву.

Из деревни шум услышал,

из-за озера скрипенье,

стук копыт с равнин ледовых,

скрип полозьев с боровины.

Мысль на ум ему явилась,

зародилось подозренье:

свадьбу Похьела играет,

потайной народ пирует.

Пахоту тотчас оставил,

борозду, не кончив, бросил,

на коня верхом уселся,

поспешил скорее к дому.

Так сказал, войдя в жилище:

«Ой ты, матушка родная,

накрывай на стол живее,

баню затопи скорее,

чтобы славный муж помылся,

чтобы заново родился!»

Поспешила мать с вопросом:

«Ты куда идешь, сыночек?»

Лемминкяйнен так ответил:

«В Похьелу на свадьбу еду,

люда тайного пирушку!»

Так сказала мать сыночку:

«Не ходи ты, мой сыночек,

мой сыночек, Кавкомьели,

в Похьелу на пир широкий,

на великое застолье.

Ведь тебя туда не звали,

пригласить не пожелали».

Беззаботный Лемминкяйнен

так промолвил, так заметил:

«Только худших приглашают.

Лучшие приходят сами!»

В путь пустился Лемминкяйнен,

к темной Похьеле поехал,

пренебрег советом добрым,

материнским запрещеньем,

в избы Похьелы явился,

в те жилища Сариолы,

в дом пришел неприглашенным,

на великий пир – незваным,

прошагал на середину:

колыхнулся пол из липы,

гулко ухнул дом из ели.

Двинулся в передний угол,

на конец стола пробрался,

на краю скамьи уселся,

на конце сосновой лавки,

скрипнула скамья под мужем,

лавка крепкая прогнулась.

Вот тогда хозяин Похьи

слово молвил, так заметил:

«Кто тебя позвал на свадьбу?»

«Приглашенный гость прекрасен,

только гость незваный – лучше!»

Тут уж Похьелы хозяин

рассердился, обозлился:

«Что ж, давай мечи измерим,

на клинки свои посмотрим!»

Измеряют, проверяют,

по длине клинки сличают,

был немного подлиннее

меч хозяина каленый,

был длинней на черный ноготь,

больше был на полсустава.

Молвил Ахти Сарелайнен,

так сказал красивый Кавко:

«У тебя клинок длиннее,

ты ударить должен первым!»

Вот тогда хозяин Похьи

расходился, размахался,

угодил мечом по балке,

по причелине ударил:

пополам распалась балка,

вся причелина сломалась.

Молвил Ахти Сарелайнен:

«Чем же балки виноваты?

Дай-ка я теперь ударю,

мой черед теперь подходит».

Только раз всего ударил,

голова скатилась наземь.

Срезал, словно листья с репы,

словно колосок со стебля.

Тут уж Ахти Сарелайнен,

тот беспечный Лемминкяйнен,

спрятаться решил скорее,

убежать задумал тотчас

из суровой темной Похьи,

мрачного жилища Сары.

Быстрым шагом поспешает,

пробирается проворно

к Туонеле, реке священной,

к нижнему теченью Маны.

Там пастух в шапчонке мокрой,

Похьелы старик незрячий,

притаился возле Туони,

вертит головою, смотрит,

Кавкомьели поджидает.

Вот однажды днем прекрасным

Лемминкяйнена увидел,

из воды гадюку вынул,

ядовитую тростинку,

прострелил тростинкой сердце,

Лемминкяйненову печень,

через левую подмышку,

правое плечо героя.

Сын кровавый темной Туони

тут мечом ударил мужа,

разрубил на части тело,

лишь одним ударом сильным

разрубил на пять кусочков,

распластал на целых восемь,

выбросил в пучину Туони,

в глуби Маналы широкой.

Мать родная Кавкомьели

думу думает, гадает:

«Где же сын мой, Лемминкяйнен,

Кавко мой куда девался?»

Кюлликки, супруга Кавко,

мечется, снует по дому,

смотрит вечером на щетку,

поутру глядит на гребень.

Вот в один из дней прекрасных,

спозаранок как-то утром,

кровь из щетки показалась,

потекла руда из гребня.

Мать родная Кавкомьели

разревелась, разрыдалась,

тут же в путь пустилась длинный,

побежала, поспешила.

По болотам волком мчится,

по глухим лесам – медведем,

выдрою плывет по водам,

муравьем бежит по суше,

семенит ежом по мысу,

быстрым зайцем по прибрежью.

Долго ищет мать сыночка,

долго ищет – не находит.

Встретилось в дороге солнце,

солнцу низко поклонилась:

«Солнышко, творенье Бога,

не видало ли сыночка?»

Знало солнышко немного,

у него догадки были:

«Изведен твой сын несчастный,

изведен, погублен, жалкий,

в Туонелу-реку он брошен,

в Маналы поток извечный».

Мать родная Кавкомьели

к кузнецу приходит в кузню:

«Ой, кузнец мой, Илмаринен,

грабли смастери из меди,

зубья сделай из железа,

каждый зуб – по сто саженей,

черенок – в пять раз длиннее!»

Тут кователь Илмаринен,

славный мастер вековечный,

грабли выковал из меди,

зубья сделал из железа.

Вот родительница Кавко

получила эти грабли,

принеслась на берег Туони,

начала искать сыночка

в волнах пенного порога,

в быстротечной водоверти,

вдоль реки ведет граблями,

поперек затем проводит,

в третий раз – наискосочек.

Только лишь с попытки третьей

сноп какой-то зацепили

эти грабли из железа.

Только был не сноп на зубьях —

был беспечный Лемминкяйнен.

Малости недоставало,

головы лишь половины,

лишь руки и мышц различных,

не хватало и дыханья.

Снова в поиски пустилась,

грабли медные схватила,

провела опять вдоль Туони,

вдоль и поперек теченья,

тянет руку, тянет череп,

полребра