самыми чудаковатыми посетителями книжного, а потом мы вместе наблюдали, как пирог начинает румяниться за стеклянной дверкой духовки. В такие моменты я думала, что нормальная жизнь — именно такое ежедневное уютное волшебство: пить чай, печь пироги, болтать… И что это не так уж и сложно.

6

Когда пришло время ехать в контору, где сотрудникам мерещилось чьё-то присутствие в переговорках, у Игоря образовалась срочная работа. Я отбрыкивалась как могла, но «ведь уже обещано», «люди ждут», «мы сами согласились», «и они очень милые ребята». Не могла же я сказать Игорю, что мне попросту страшно ехать туда одной, без него.

Они снимали мансардное помещение в старом доме в Черёмушках. Ещё когда я звонила в домофон, сердце бешено забилось, и меня охватило такое нервное волнение, что, представляясь, я с трудом сдержала дрожь в голосе.

Раньше любая встреча с малознакомыми людьми была такой: я нервничала, и меня захлёстывал глупый беспричинный страх, который я не могла контролировать. Но потом я изобрела один приём, который меня спасал. Скажем, когда я работала в книжном, то с покупателями общалась не я настоящая, а выдуманный консультант книжного зала. У него неплохо получалось, ведь он кое-что знал о книгах, а я пряталась за его спиной и наблюдала. Если он прокалывался, неудачно шутил или сообщал посетителю недостоверную информацию — я тут была совершенно ни при чём. Мне нечего было бояться.

Со временем я стала использовать этот прием, когда мне нужно было встретиться с кем-то вне работы. Я снова становилась выдуманным консультантом, просто консультантом, который закончил трудовой день и вышел из книжного. Это здорово помогало, и постепенно мне уже не надо было специально вживаться в роль — нужный человек, которого я предъявляла миру, обнаруживался быстро и сам собой.

Но иногда происходили сбои. И в тот день было именно так. В мансарду шла настоящая я, моя самая неуверенная, жалкая версия. И я никак не могла внушить себе, что я настоящий путешественник в Бардо, бардонавт, человек редкой профессии, требующей особого дара.

Я твердила себе это, поднимаясь в лифте. Когда я звонила в дверь, мне казалось, что я наконец нашла своего внутреннего бардонавта. Я готовилась официально улыбнуться тому, кто мне откроет, и в своем воображении уже проиграла эту сцену с десяток раз. Но мне крикнули: «Открыто!», и от неожиданности я опять стала самой собой.

Дальше — хуже. В большой просторной студии с высоченными, словно в музее, потолками меня ждали аж три незнакомых человека. Директор — похожий на карандаш, который одели в свитер и джинсы, — предложил и сам принёс мне кофе в лазурной керамической чашке. И пока он возился на встроенной кухне, я разглядела, что правее кофемашины на полке стоит початая бутылка виски, и, кажется, полная — водки.

Алкоголь — это ещё один способ унять волнение и вернуть себе речь. И я проигрывала в воображении сцену, в которой мой более языкастый двойник непринужденно произносит: «Простите, а у вас не найдётся чего-нибудь покрепче кофе? Я обычно днём не пью. Но сегодня что-то слишком разнервничалась…»

(Это же так просто! Думаешь, они завопят: «Убирайся, грязная алкоголичка!»? Напомнят, что тебе ещё рожать, и что «женщины так легко спиваются»? Или чего ты боишься?)

Но вслух я так ничего и не сказала. Я распутала свои переплетённые ноги и попыталась расслабиться в неудобном кресле. Тут всё было довольно неформально: например, вокруг стеклянного кофейного столика хороводом стояло несколько разноцветных бинбэгов. Мне достался жёлтый. А ровно напротив меня, в красном, сидела немолодая и ужасно худая женщина с сухими, всклокоченными, облезло-чёрными волосами, которые делали её похожей на ведьму — немного потрёпанную, но всё-таки вырвавшуюся из пыточных подвалов инквизиции. Казалось, что худоба сделала её личность, её ментальную энергию более концентрированной, и вся она сосредоточилась в глазах, потому что в затвердевшем теле всякое течение стало невозможным.

Кофе на столике передо мной вкусно пах. И к тому же пить его — это какое-никакое занятие, в которое можно было погрузиться. Я потянулась за чашкой — рука ходила ходуном. Женщина, которая, как мне казалось, исподтишка наблюдала за мной, наверняка это заметила. Я чувствовала какую-то «добавочную тяжесть» и решила, что это вес её взгляда.

Кофе все ещё был слишком горячим. Я сделала маленький цедящий глоток, и во рту разлилась неприятная кислость.

Третий человек — маленький, кругловатый мужчина с усами и бородкой, умудрившийся почти по уши вдавиться в своё кресло — понравился мне больше других. Наверное, потому что он не смотрел на меня, выглядел тихим и как будто тоже смущённым.

— За последнее время мне пришло несколько сообщений в социальных сетях, — произнёс директор. — Какая-то белиберда. По-моему, просто набор слов. И всё-таки в них есть что-то общее… Я не эксперт, но на мой взгляд они все стилистически тождественны.

— У нас таких сообщений целая коллекция, — добавила женщина. — Они приходят всем нашим ребятам.

— Мы решили, это может быть важно. Так что мы их для вас подготовили. Полагаю они могут помочь? — директор посмотрел мне прямо в лицо. У него были добрые глаза и мягкий успокаивающий взгляд. Впервые за этот визит моё лихорадочное состояние отступило, рваные всплески мыслей удлинились и замедлились, и я подумала, что он, похоже, хороший мужик и что, пожалуй, он мне нравится.

— А от кого они?

— Они приходят с аккаунтов, которые тут же удаляются.

Директор достал папку с полочки под столешницей кофейного столика.

— Вот тут они все, — он протянул её мне.

Я взяла, машинально открыла и стала разглядывать коричневатые, из экологичной бумаги, прямоугольники с островками букв. Они действительно их подготовили: приятный для глаз шрифт, большие интервалы между сообщениями, возле каждого дата и время получения. Листы пробиты дыроколом и аккуратно подшиты в папку.

Я уже собиралась спрятать папку в рюкзак, когда уловила на себе взгляды и поняла, что директор и женщина — в самом начале она представилась, но от волнения я тут же забыла её имя, — похоже, ждут моего вердикта. Я снова уткнулась в листы и попыталась вчитаться, но из-за этих двух ожидающих взглядов никак не могла сосредоточиться, слова проскальзывали мимо моего сознания.

— Ну и как вам? — нетерпеливо спросил директор, словно это были стихи его сочинения.

— Не знаю.

И тут я вдруг разозлилась — на саму себя, на них, на абсурдность происходящего. Зачем я сижу тут, нервничаю, трачу время? Кофе — и тот невкусный. И что за ерундой они предлагают мне заниматься? Читать