на! Нашли крайнего. Я хотел было уже сказать, что заметил и дежурного проинформировал, но вспомнил его угрозу про «пусть сами отдуваются», поэтому и ответил по-другому:

— Я думаю, Фёдор Павлович, что совершить такое мог кто-либо имеющий зуб на милицию из числа работников наших крупных предприятий. Бумага-то на плакате из КИПовского рулона, какие на «металлурге» используются. А ещё это должен быть человек достаточно начитанный. Всё-таки произведениями Данте у нас далеко не все интересуются.

Я прекрасно знал, что недавно наши сыщики выезжали на металлургический завод на какую-то кражу. Кражу не раскрыли, но зато разжились большим количеством диаграммных рулонов для самописцев, что в условиях перманентного бумажного дефицита дело совсем не лишнее. Теперь эти рулоны были свалены в углу кабинета «промзональников» на общую потребу, приходи и бери, пользуйся, если А-4 закончились. Уточню, что обозначение «А-4» в семьдесят седьмом было не в ходу, а говорили просто — машинописные листы, но это я по привычке из иного времени.

По странной случайности, именно в этом кабинете (под номером тридцать!) вчера поздно вечером, проходя мимо, можно было слышать неположенный шум. Если бы я ключом по скобке выбил морзяночную семёрку: «дай-дай-за-ку-рить», мне бы, конечно, открыли. Но мне было нужно другое. Поэтому я стучал как обычно. После моего стука воцарялась чуткая тишина, нарушаемая лишь звуками «ш-ш-ш-ш» в различном исполнении. Потом из-за двери слышалось: «ушёл», и шумы возвращались. Приходилось стучать снова, чтобы хоть немного пробудить в коллегах необходимость бдительности.

Так что, если сопоставить эти обстоятельства, можно было легко выстроить совсем другую версию, нежели та, которую я высказал. Но Фёдор Павлович, слава богу, этих обстоятельств не знал. Зато, как выяснилось, он был начитанным человеком.

— Я тоже уважаю творчество Данте, но вы хоть знаете, где у него это объявление размещалось? На вратах ада!

— А нам не страшно, мы атеисты! — отреагировал кто-то, в тесноте не идентифицированный.

Неизвестно, сколько ещё продолжалось бы это безобразие, если бы Семёнов, которому уже надоело смотреть на происходящее, не поставил решительную точку, повелев начальнику розыска разобраться с происшедшим. Тот даже не дёрнулся воспротивиться, а лишь поглубже вжался в свой угол. Заодно Семёнов одарил и меня строгим взглядом, из которого я понял, что начальнику моя версия «не зашла». Мне подумалось, что наш проницательный руководитель имел в виду вовсе не поиски рассерженного на милицию металлурга, а нечто совсем другое. И как это он догадался?

Когда мы, мешая друг другу выносимыми стульями, всё-таки выдавились наружу из начальственного кабинета, я мигнул Валерию: перекурим перед заслуженным отдыхом? Он согласно кивнул. Общее дежурство, прошедшее без поводов быть недовольными друг другом, сближало. Так почему бы и не поговорить по душам? Во время дежурства заводить такой разговор я посчитал неоправданным: прервётся на самом важном месте каким-нибудь вызовом на происшествие, а потом может и не получиться снова-то. И что тогда?

Разместились у него в кабинете, и я не стал крутить вола за хвост. Присел напротив за стол его напарника и заявил:

— Валера, тут сорока на хвосте принесла, что тебе подстава готовится. По какому-то делу всучить тебе пару бутылок коньяка и сделать это под контролем, чтобы сразу и хапнуть с поличным.

Самсонов насмешливо посмотрел на меня.

— Так-так-так. Интересненько. И дальше что?

— Да, собственно, это и всё, — пожал я плечами.

Валерий вытащил из ящика стола пачку «ВТ» (и где он такие берёт?), закурил и отправил в полёт серию толстых дымных колец. И только потом спросил:

— А ты мне не горбатого лепишь? — Он пытливо посмотрел на меня сквозь сизый дым. — Чтобы такая информация, да вдруг ни с того, ни с сего в чьи-то уши попала, это же один шанс из тысячи. Если, конечно, с тобой лично прокурор или начальник комитета* (отдел КГБ) не советовались, как лучше операцию провернуть. А может быть те, кто подставу делать собрался?

Ну вот, обиделся. Хотя, по здравому рассуждению, все причины для этого имеются. Приходит твой сотоварищ и заявляет, что ты мздоимец, и ему это известно. Я прикинул, а мне-то такое понравилось бы? И честно ответил — нет, не понравилось бы, и даже очень.

— Валер, понимаешь, какая штука, — вздохнул я. — Хоть верь, хоть не верь, но мне тебе сказать больше нечего. Были у меня опасения, что ты не поверишь. Я бы и сам не поверил такому. Но решил, что лучше сказать. Вот так, хоть ты меня режь, хоть ты меня ешь.

— Так-так-так, — снова произнёс Валерий. И спросил:

— А ты сам-то чего хочешь? Чтобы я тебе в ноги пал? Благодарить начал, спасибо, родной от тюрьмы да от позора спас? До гроба теперь буду тебя водкой поить?

Я молчал, ещё не решив, как мне лучше всего отреагировать на сказанное. Молчал и Самсонов. Но глаз не отводил и смотрел на меня внимательно и выжидающе.

Не дождавшись моей реакции, Валерий продолжил:

— Ждёшь, что я у тебя начну выпытывать, откуда такая информация? Так вот, ошибаешься — не буду. Слона дробиной не завалишь. Чихать я хотел на твои страшилки. Можешь нести свой пасквиль куда угодно.

От наших благодушных взаимоотношений не осталось и следа. А ведь ещё несколько часов назад, при совместном выезде на месте происшествия казалось, что мы понимаем друг друга с полуслова. Я даже засомневался, может в этой ветке реальности всё по-другому, и тогда получается, что я вылил ведро помоев на хорошего человека? Пусть один на один, без свидетелей, но всё равно? Не зря же ведь гонцов с плохими вестями не любили во все времена. А кого и жизни лишали мучительным образом.

И что мне теперь, объяснять, почему я так поступил? Так ведь общеизвестно, что оправдывающийся, пытающийся что-то объяснить, человек всегда выглядит виноватым. Понимая, что выгляжу в глазах Самсонова глупо, я тем не менее заговорил:

— Валерий, а ты отложи на минутку свои обиды и амбиции и подумай сам, насколько удобно мне заводить с тобой такой разговор. Вот завтра ты, — я зачем-то посмотрел на часы и поправился, — да ты даже сегодня рассказываешь, что Воронцов — большое дерьмо (я употребил другое слово) и хочет тебя ошельмовать, распускает гнусные слухи и всякое такое прочее. Как ты думаешь, много пользы это принесёт моей репутации? Ты побольше меня служишь, тебе поверят. А мне что тогда?

Я передохнул после длинной реплики и требовательно сказал:

— Давай сигарету!

Самсонов с