Дед не сразу понял, что судья обращается к нему.

– Потерпевший Ерофеев, встаньте за конторку и расскажите, как вы купили у подсудимых их, с позволения сказать, товары.

– Товарищ судья… Я…

– Ко мне следует обращаться «Ваша честь».

– Да, Ваша честь. Я купил добровольно. То есть, тогда не добровольно, а сейчас добровольно. Ваша честь, я ни в чём их не обвиняю. Это очень хорошие женщины.

– Потерпевший, мы здесь не достоинства этих женщин разбираем. Мы должны решить, виновны они или нет.

– Не виновны, не виновны, товарищ…, тьфу ты, Ваша честь.

– Если невиновны, зачем же вы подавали заявление о привлечении их к уголовной ответственности? Что это вдруг вы решили отказаться от обвинения.

Дед вспомнил Завражнова и замолк.

– Потерпевший, обоснуйте своё заявление.

Деда вдруг осенило:

– Ваша честь, я случайно подслушал их разговор. Я стоял за машиной, а они садились в свою белую машинку, они говорили, что собирали деньги для больного ребёнка. Если бы я знал, то отдал бы им десять тысяч без всякого мошенства. Считайте, что я отдал деньги добровольно, и никакого шпионства не было. Ой, не шпионства, а мошенства. Ваша честь, извините, я неграмотный, что попало говорю, – дед услышал, что кто-то засмеялся. Судья тоже улыбнулась и сказала:

– Путано, но в общем понятно. Садитесь на место.

– Спасибо, дядя Ваня, – услышал он, когда возвращался назад.

– Ваша честь, – поднялась сидевшая с Людмилой и Леной женщина, – я требую записать в протокол, что потерпевший Ерофеев отказался от обвинения моих подзащитных.

– Не сомневайтесь, всё будет записано.

Потом долго слушали других потерпевших. Никто от своих обвинений не отказался:

– Даже если они хотели потратить деньги на лечение ребёнка, это их нисколько не оправдывает. Так обидеть стариков, инвалидов, ветеранов войны!!! Просто в голове не укладывается, какие подлые бабы, – сказал один дед, обманутый в соседнем районе.

Последним вызвали свидетелем Завражнова.

– Вы, свидетель, проходили потерпевшим. Что вас заставило отказаться от обвинения. Вы тоже кого-то подслушали?

– Нет, Ваша честь, мы просто поговорили с отцом, и он сказал: «Не хочу, чтобы из-за меня кто-то сидел в тюрьме, пусть он даже будет трижды виновен». Я так же думаю. Я, знаете ли, толстовец.

– Что у подсудимой Звягинцевой есть больной ребёнок, вы не знали?

– Никак нет, Ваша честь.

– Выходит, когда писали заявление, не были толстовцем, а как написали, сразу стали?

– Выходит, так.

– Хорошо, садитесь.

Завражнов сел рядом с дедом:

– Ну что?

– Все против них.

– Подсудимая Горбунова, что вы можете сказать по сути предъявленных вам обвинений? – сказала судья.

– Ваша честь. Мне надо вам объяснить, почему я пошла на то, что вызывает в этом зале такое возмущение. Мы с Леной подруги с тех пор, как она окончила медицинское училище и пришла в нашу больницу. Я на пятнадцать лет старше, но это нисколько не мешает нам быть близкими, как бывают близки родные сёстры. Почти все выходные мы проводили вместе, вместе оставались на дежурство, вместе ходили по магазинам, вместе выбирали одежду, и друг от друга у нас не было ни одного секрета. И когда Лена вышла замуж, ничего не изменилось. Муж принимал меня, как её старшую сестру, и не возражал, что я постоянно бываю у них. Когда у Лены в конце прошлого года родился Димка, я обрадовалась ему, как собственному сыну.

Но вскоре мы стали замечать, что он часто дышит, во время кормления синеют губки. До поры до времени мы списывали всё что замечали на присущую всем матерям мнительность. Но в феврале у него начались ужасные приступы кашля, во время которых он стал задыхаться. Глазки выкатывались из орбит, он синел. Переживать это было ужасно. Естественно, мы обратились к врачам. Его обследовали в нашей больнице. В общем, оказалось, что у него редкая патология сердца. Нам сказали, что нужна операция, и чем скорей, тем лучше и предупредили что, если не сделать её до года, он непременно умрёт.

Для нас это был страшный удар: мы были в отчаянии. В июне нам дали квоту на операцию. На вопрос «Сколько ждать?», – нам ответили, что может месяца три, а может и больше. Мы стали умолять, но ответ был один: очередь большая, все дети одинаково нуждаются. Ждите, или оперируйтесь платно.

Мы медики, и прекрасно понимали, что при этой болезни ребёнок испытывает кислородное голодание, это может повлиять и на мозг, и на другие органы. Я уж молчу, что он может умереть во время приступа.

И мы стали искать деньги на платную операцию. Она стоит двести пятьдесят тысяч и тысяч сто пятьдесят на послеоперационное выхаживание. В общем, самый минимум – это четыреста тысяч. Денег у нас вообще не было: всё уже было потрачено на обследования. У моих и Лениных родственников сбережений было сто тысяч, продать тоже нечего. Взять кредит невозможно: и я, и она оплачивали ипотеку. Мы решили дать объявления в Интернете и в газетах, сообщили номер счёта. За две недели на него пришло восемь тысяч рублей. Потом переводы прекратились. Ходили и просили по квартирам. Давали крохи. И тогда я сказала Лене: «Честно добыть денег у нас не получится, придётся добывать нечестно». Я стала собирать бракованные тонометры, покупать активированный уголь и рассовывать по упаковкам от импортных препаратов.

В начале июля случился приступ, какого ещё не было. Мы с Леной были потрясены. Димку положили в больницу. Тогда я сказала: или мы соберём деньги сейчас, или он умрёт. Мы оставили с ним в больнице Ленину маму, и поехали на это дело.

– У меня к подсудимой есть несколько вопросов, – поднялся прокурор – майор, по виду тридцати пяти лет, гладко выбритый, в прекрасно подогнанной форме и ослепительно белой рубашке с синим галстуком. – Во-первых, вы, как старались нас тут убедить, бедны – дальше некуда, а разъезжали на машине.

– Машина не моя, а одного знакомого. Он инвалид-афганец. Приобрёл «Оку» с ручным управлением. Вернее, управление комбинированное – ручное мы отсоединили. У меня нет прав, и он написал доверенность на Лену.

– Второй вопрос: почему вы, как сами только что сказали, выехали на дело в районы, ведь в городе было бы дешевле?

– В селе народ доверчивей.

– Вы хотели сказать, глупее?

– Я знаю только, что в городе люди относятся к приходящим незнакомцам с намного бóльшим подозрением, чем в сёлах.

– Подсудимая Горбунова, скажите, выезжая в районы, вы заранее знали, что будете заниматься противоправным делом?

– Да, я именно с этой целью и ехала.

– Кто был инициатором этой поездки.

– Я. Я всё придумала