— Да брось, сознайся уже, что у неё просто классные сиськи, а не вот это всё: мы подходим друг другу, потому что оба страшные зануды, сухари, ботаники и бла-бла-бла, — услышал он голос той, что теперь как ангел-хранитель словно всё время стояла рядом.

— И всё-то ты знаешь! — улыбнулся он в ответ на её приподнятую бровь. — Ладно, ладно, сдаюсь: задница тоже ничего. И она брюнетка. А мне всегда нравились девочки с тёмными волосами. (Одна. Только одна девочка).

Она бы всё свела к шутке. Но если без шуток, Илья прекрасно понимал ответственность, что взял на себя этим нечаянно вырвавшимся предложением и к чему его обязывает теперь эта её просьба называться «невестой». А он не из тех, кто отказывается от своих слов. В конце концов, союз двух людей, что близки по духу и подходят друг другу — не самый худший способ жениться, хотя о женитьбе никто и не говорил. И все их разговоры с Настей о детях пока заканчивались Ильёй одинаково: «Нет. Нет. И нет!»

Вот только Настя явно рассчитывала на большее, чем он предложил и была не из тех, кто легко сдаётся. Он ещё с больницы не вышел, а это уже становилось проблемой.

— Я подумаю, — обнимая, похлопал он по спине отца. — Остановишься у меня?

— О, нет, от тебя не наездишься, а у меня ещё дела, — ожидаемо отказался отец. — Поживу пока гостинице, но буду частым гостем. Имей в виду: я надолго.

— Здо̀рово. Тогда созвонимся? — ещё раз крепко обнял его на прощание Илья.

И о том, что им ещё предстоит не один разговор и не один чудесный вечер вместе Илья думал с радостью.

Настя помогла ему одеться, проводила до машины, поцеловала, прижимаясь к нему чуть дольше, чем требовало их прощание, но сейчас Илья хотел побыть один: дописать письмо, потискать кота, по которому так скучал, достать старые фотографии, которые он не мог попросить Настю привезти ему в больницу, но физически ощущал, как хочет к ним прикоснуться.

Словно прикоснуться к той, что он всё же должен найти. Не для того, чтобы бесцеремонно влезть в её жизнь или растравить ей душу. Не для того, чтобы что-то изменить или испортить. И даже не для того, чтобы извиниться, объяснить то, что уже давно не имеет значения. Нет. Сейчас, спустя столько лет, всё это неважно. Он просто должен её увидеть. Должен убедиться, что у неё всё хорошо. И сказать… нет, этого он ей говорить не должен. Что любит, что болен — не нужно ей этого знать. Им бы просто поговорить, отпустить прошлое, поставить, наконец, точку и идти дальше… каждому своей дорогой, долгой или не очень, как у него. Он же не идиот, что бы он ни говорил отцу, прекрасно осознавал, что шансов у него немного.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Когда у нас новогодний корпоратив? — вспомнив, что забыл спросить о готовящемся в компании мероприятии, позвонил он невесте из машины.

— Илья, ты не должен идти. Там будет столько народа, — странно, но только по телефону он слышал, что Настя немного картавит.

— Я глава этой компании, Анастасия Александровна. И я знаю сколько людей на меня работает.

— Я имела в виду, что у тебя ещё такой слабый иммунитет, что это…

— Неразумно? Опасно? Глупо?

— Рискованно, — улыбнулась она.

— Риск — моё второе имя. И будь добра не подсовывай мне одну из тех старых речей, что я уже произносил. Придумай что-нибудь новое, вдохновляющее и покреативней.

— А она мне такая говорит: «Придумайте что-нибудь вдохновляющее и покреативней!» — приняла Эрика из рук Нины гирлянду.

Сестра стояла внизу, дети носились вокруг ёлки, а Эрика залезла на табуретку и цепляла на стену уже вторую нитку светящихся лампочек, делясь последними новостями.

— Это кто? Твоя начальница?

— Если бы! Секретарша генерального. Представляешь, мне, — хмыкнула Эрика, — рядовому сотруднику рекламного отдела, дала задание придумать ему речь. Ему или кому-то там повыше, самому главному, владельцу. У нас же большая компания, три-в-одном. В общем, неважно. Я, конечно, глаза выпучила, говорю: «Простите, важная тётенька в костюме, но я тут рекламные слоганы для топливных заправок составляю, вы ничего не попутали?»

— А она? — засмеялась Нина и протянула вилку от гирлянды племяннику. — Даня, ну-ка, проверь, дотянется до розетки. Только в неё не тычь!

— А я вторюю проверю, — тут же подскочила следом за Данькой сестра.

— Вторую, — машинально поправила её Нина и вдруг закашлялась.

— Втор-р-р-ру-у-ю, — зарычала та, дёргая гирлянду.

— А по-испански «два» как? — спросила Эрика, подозрительно глянув на сестру.

— Дос! — крикнула Глафира маме.

— А по-французски? — спросила Нина, показав рукой, что всё в порядке.

— Ду, — тут же ответила Глашка. — По-итальянски дуэ, по-немецки цвай, по-арабски итнан, — выпалила она скороговоркой и залезла под высокую пушистую ёлку в большом горшке, прячась от них.

Эрика жестами показала сестре:

— Я понятия не имею. Это правильно?

Нина кивнула и так же одними губами, проведя ребром ладони по горлу, показала:

— Мы её замучили, — махнула рукой и сказала уже громко: — Что тебе начальница-то ответила?

Нина снова закашлялась.

Эрика дождалась, когда приступ закончится, не подавая вида, как не нравится ей этот царапающий звук, что издают лёгкие сестры, и потом только продолжила:

— А что она мне могла ответить? Что у меня богичные слоганы, а значит, выйдет и эпически божественная речь. И намекнула, что к концу рабочего дня она должна лежать у неё на почте.

— И ты написала речь?

— Абижаешь, — спрыгнула Эрика с табуретки. — Теперь, надеюсь, меня повысят до четвёртого заместителя третьего начальника отдела рекламы тоннельных заглушек. Ну или дадут рублей пятьсот.

— За молчание? — закрыла Нина пустую коробку из-под игрушек, что уже красовались на ёлке, и тяжело вздохнула.

— За молчание я бы сторговалась подороже, — обняла Эрика сестру. — Ну не вздыхай, не вздыхай, Нинуль, с деньгами мы как-нибудь выкрутимся. Были у нас с тобой деньки и потяжелее.