Он помнил это в подробностях. Так, словно одновременно находился в нескольких точках помещения и смотрел точно в центр. В точку прямо под пенопластовыми «h» и «t».

Икс плавно и одновременно быстро достал из-под своего плаща двухствольный обрез и выстрелил в Ади Кейля.

Ади взялся за свой живот: мокрое.

Он подумал, что лишился слуха. Что оглох. И вдруг услышал, что Раста пукнула.

Он понял, что в помещении стоит абсолютная тишина, и сразу же открыл глаза.

Позже, из письма, которое написал сам Икс, узнали его настоящее имя, которое никому ничего не говорило. Из письма узнали, что Икс был элитной гей-проституткой и начинающим порно-актёром двадцати лет от роду.

В письме он утверждал, что однажды в офисе @chtung (!) в три часа ночи он обслуживал клиента. Минет плюс два анала. Клиент был в чёрной маске. Но Икс абсолютно уверен, что это был Aдольф Кейль. Против клиента Икс ничего не имел. Тот заплатил по таксе и дал большие чаевые. Икс имел претензии к Ади. По его словам, Ади не использовал второй раз презерватив и заразил Икса СПИДом.

Эта новость пришла вдогонку за первой и поразила весь @chtung (!) почти так же, как и первая.

А та заключалась в следующем:

В Ади КЕЙЛЯ СТРЕЛЯЛИ!!!

Ади услышал, как Раста пукнула. Он понял, что в помещении стоит абсолютная тишина, сразу же открыл глаза и тут же заорал от боли. Это было в реанимации двое суток спустя.

Он завопил.

Ему вкололи слоновую дозу морфина.

Время стало измеряться в Морфинах, а единицей измерения стал «один морфин».

Он приходил в себя и сразу же визжал, осипший от боли. Доктор, дежуривший с заряженным шприцем, тут же вкалывал ему на полкубика больше.

Ади уходил.

Он чувствовал это всем ужасом, который не помещался в его Разум, почти освобождённый от тела. И Ади разозлился на себя. По-настоящему. Так, что Злость завладела Им Всем. Он вцепился в Жизнь зубами, вцепился крючьями в тонкие нити-волоски, соединяющие Его с Ней. Он, очнувшись, обнаруживал стонущего рядом с ним человека. Он сквозь отпускающий холод наркоза пытался понять, что говорит ему этот человек. И понимал. Понимал, что того подрезали. Что рана-то пустяковая.

– Ты на меня посмотри! – говорил Ади. – Мне ещё год через трубку в животе будут говно откачивать! Х*ли ты ноешь? У тебя царапина!!!

Тут обычно наркоз отпускал окончательно. И пока доктор со шприцем спешил из кабинета, прямо за стеной Ади успевал прорычать сквозь боль:

– Живи! Мудак!

Тут боль превращалась в БОЛЬ.

Он открывал глаза и видел, что каталка рядом пуста. Ади делал несколько неаккуратных глотков из специального сосуда.

– Где этот? – усевал спросить.

– Умер, – успевал услышать. И примерно здесь же БОЛЬ.

Ади видел американского актёра Вуди Харельсона. Тот подошёл к кровати и сказал, разведя руки в стороны:

– Mля, чувак! Ты как грёбаный Ларри Флинт!

Причём голос был именно того актёра, который обычно Харельсона дублирует.

Ади видел на соседней кушетке пожилую женщину. Её сбила машина. И она тоже умерла.

Ади вцепился в Жизнь. Вцепился обеими руками и зубами.

Он видел вокалиста астраханских «Поху&деть» Ильдара.

Тот сидел на стуле у изголовья кровати и рассказывал неспешно:

– Короче, такую татуху хочу себе сделать… На всю спину. Короче, прикинь, две огромные руки. В одной руке – всемирный торговый центр. Типа, как косяк. А во второй руке, в ладони – люди там, обломки самолёта… Рассыпавшаяся башня-близнец… Вот. И забивает. Кто-то.

Ади видел каждую веснушку на лице Ильдара. Ильдар улыбался.

Спросил вдруг:

– Не надоело тут в красную икру играть?

И захохотал.

Пока Ади лежал в реанимации, на соседней койке, сменяя друг друга, умерло пятнадцать человек. С ранами куда менее тяжёлыми, чем у Ади.

Ади вырезали часть кишков и половину желудка.

Он вцепился в Жизнь.

И, действительно, очень долго ходил с трубкой, торчащей из живота, по которой выходили фекалии.

В тот день, когда сняли последние швы, у него было отличное настроение.

Он неделю провёл на даче в глубоком Подмосковье, прежде чем спросил Спирохету, лежащую в соседнем шезлонге:

– Кто он?

– Он назвал себя Икс, – после короткой паузы произнесла Спирохета. В эту секунду она зауважала его на десять делений в красное. Так она сказала [Ф] Ольге несколько лет спустя.

– Я его итак всегда хотела, а теперь стала хотеть его ПОСТОЯННО.

[Ф] Ольга кивнула.

Ади, казалось, не изменился.

Его не было в Русской Редакции больше года.

Он просто как-то пришёл на час раньше всех и сел за свой стол. И каждый, кто в тот день входил в дверь офиса, первым делом видел Ади.

Не заметить его в тот день было сложно. Он сидел в огромном прозрачном кубе, установленном прямо посредине просторного @chtung (!) цеха.

Стеклянный куб диагональю пять метров.

С толстыми прозрачными стенами.

Видимым с любой точки редакторскими столом, креслом и монитором.

Кабинет, с низким чёрным кожаным и очень удобным диваном в прозрачном углу.

По слухам, внутри была установлена особая система кондиционирования воздуха. Настолько особая, что вторая такая же, только чуть похуже, – на орбитальной станции «Мир».

По слухам, стекло было пуленепробиваемым.

По слухам, ни один разговор в этом кабинете нельзя было подслушать даже с помощью лазера.

По слухам, слухи эти распускал сам Ади.

В его прозрачном кабинете всегда было прохладно. И ничем не пахло.

Стекло не пропускало сюда и запахи тоже.

По ту сторону витали въевшиеся в синтетические поверхности молекулы благовоний дорогого, но растворимого кофе, перегревшихся «лэптоповских» аккумуляторов.

Пахло бумагой, недавно привезённой из типографии, и полиграфией вообще. Пахло «Житаном» и микроволновкой.

Там. За стеклом.

Здесь не пахло ничем.

Ади сидел, сцепив руки на столе перед собой, и смотрел на приближающегося к нему через всё помещение @chtung (!) РОССИЯ Свята.

Потом неожиданно нажал хромированную кнопку внутренней связи справа от себя.

– Да, – сказал голос Расты из скрытого динамика.

– Тебя как зовут? – спросил Ади.