– Владас!

– Здесь… – голос нейротехника захлебнулся поблизости.

Я сделал гребок в сторону пролома, глянул вверх. Решетка надвигалась – еще немного, и паром уйдет в пучину.

Больше медлить нельзя, надо выбираться из клетки, иначе конец.

– Здесь, помо… помоги!

Голова Владаса скрылась под водой в метре от пролома. Нейротехника подмял под себя бородатый здоровяк. Схватился за прутья, стал подтягиваться. Рядом вынырнул китаец, вцепился ему в ноги. И прежде, чем здоровяк успел что-либо предпринять, по-обезьяньи влез ему на плечи. Свел под подбородком руки в замок, уперся ступнями в толстую спину и дернулся вверх, распрямив ноги, как силач, поднимающий штангу.

Хрустнули позвонки. Китаец прыгнул рыбкой через пролом, а мертвец повалился на меня. Я отпрянул в сторону. На поверхности опять появилась голова Владаса.

– Лезь наружу! – выдохнул я. – Быстро!

Оглянулся. К нам плыли несколько человек, и среди них – давешний шахтер, «отец» выводка клонов.

Когда я повернулся обратно, нейротехник уже выбрался из клетки, а пролом наполовину скрылся в воде и продолжал погружаться. Точнее, погружался весь паром. И быстро.

Глубоко вдохнув, я нырнул. Главное, чтобы кто-нибудь из ссыльных сейчас не догнал, не схватил за ногу, отчаявшись спастись. А еще была опасность, что я напорюсь лицом на искореженный прут или, не рассчитав, промахнусь мимо отверстия в решетке…

Впереди показались размытые очертания пролома, по краям которого едва виднелись кривые прутья. Я вытянул руки, свел ноги вместе и, как дельфин, изгибаясь всем телом, проплыл через отверстие. Вынырнул и постарался убраться от парома как можно дальше, чтобы не утащило под воду возникающей при затоплении корабля воронкой.

Бешено колотилось сердце, я делал при каждом третьем гребке короткий вдох, работал изо всех сил. На очередном взмахе рука ударилась о выпуклую резиновую поверхность и отскочила. Остановиться я не успел, только голову поднял – и въехал лицом в оранжевый борт надувного плота.

– Куда несешься, мясо?! – прозвучало сверху.

– А крепок бродяга. Жора, Пакля, вытаскивайте его, и за остальными.

Я поднял руки, меня ухватили за локти и вытянули из воды.

Плот оказался шестиместным. Напротив, на непромокаемом мешке НАЗа[1]сидел лысый толстяк, то есть капитан парома. На вид ему было за пятьдесят, круглое красное лицо, гладкий загорелый череп, кустистые седые брови. На плече красовался синий якорь, обвитый канатом, и под ним боевой дельфин с шипами в верхней части башки. Породу эту вывели военные генетики для уничтожения команд пловцов-диверсантов, я слышал, шипы у таких дельфинов не только очень острые и крепкие, но еще и ядовитые.

По сторонам от капитана расположились крановщик с пулеметом и юный матрос.

Крановщик выглядел старше капитана: темные с проседью на висках волосы, лицо морщинистое, худое, со впалыми щеками, покрытое трехдневной щетиной. Но пулемет он держал крепко, уверенно, сразу видно: в переделках бывал, умеет с оружием обращаться.

Я перевел взгляд на матроса. Его соломенные волосы местами слиплись, местами торчали, как… «Как пакля», – подумал я и сообразил, за что тот получил свое прозвище.

Мальчишка протянул мне короткое весло, напоминавшее саперную лопатку. Капитан сказал:

– Бери и греби.

– Дай отдышаться. – Я привалился спиной к борту.

– Жора! – бросил капитан.

Крановщик навел на меня ствол.

– Греби, мясо. – Он осклабился, показав редкие желтые зубы. – Пасть захлопни и работай! Убей тебя клон.

Я взял весло, перекинув ногу через борт, сел верхом. Парома уже не было видно. На поверхности плавал мусор, расползались пятна мазута. Среди них виднелась пара тел – трупы. Мутное марево над базой перехода растаяло, смерч пропал, яркий белый шар солнца светил в вышине. Силуэт удаляющегося сторожевика едва виднелся на фоне острова из железа и бетона…

– Почему в нас с корабля стреляли? – спросил я.

– Греби! – Голос у крановщика был хриплый, прокуренный. – У фабовцев свои начальники.

– Так куда грести?

– Туда, – Пакля указал мне за спину.

Я обернулся. Китаец с Владасом покачивались на волнах в нескольких метрах от плота. Молча. Это встревожило меня – лицо нейротехника смотрело в небо. Он лежал на воде, раскинув руки.

Пересев спиной к пулемету, я опустил весло в воду, сделал сильный гребок, еще один. Пакля сразу подхватил с другой стороны, стараясь грести так, чтобы плот не вращало. Вскоре мы подошли к месту, где над водой торчали две головы. Я кинул взгляд через плечо – на поверхности с чавкающим звуком всплыли и лопнули воздушные пузыри от затонувшего парома и показались еще несколько мертвых тел.

Владас был бледен и, похоже, без сознания. Вместе с мальчишкой мы втащили его на борт. Китаец легко забрался сам.

– Он живой? – спросил капитан, когда я склонился над нейротехником. – Мне дохляк здесь не нужен.

Владас закашлялся. Я повернул его голову набок, изо рта толчками стала вытекать вода.

– Свезло, – усмехнулся крановщик. – А то б…

Мы встретились взглядами, и ствол пулемета тут же нацелился мне в грудь.

– Так-с… – протянул капитан. – Бунт поднимать не советую. А поговорить, прежде чем на берег сойдем, стоит. Мне плевать, как вас зовут, за что сослали. Лучше расскажите, что на Земле творится и… Хотя нет, для начала: есть ли среди вас мореходы?

Я покачал головой и взглянул на китайца. Тот улыбался. Положив руки на колени, сидел прямо, похожий на статуэтку.

– Чего это он? – Жора повел стволом. – Чего лыбишься, обезьяна?!

– Он не понимает, – сказал я.

– Щас шмальну, сразу поймет! Убей его клон.

– Да помолчи ты, Жорик. – Капитан махнул рукой. – Дай мне с людьми поговорить нормально.

Он сел, как прежде, и продолжил:

– А механики среди вас есть? У меня моторист утоп, замена нужна.

Я снова качнул головой. Китаец продолжал улыбаться.

– Жаль, – капитан поскреб наколку на плече, с прищуром взглянул на матроса. – Придется теперь Паклю в мотористы определить.

Глаза мальчишки заблестели, он расправил плечи, гордо поднял подбородок.

Странно как-то капитан разговаривает, вопросы про Землю и мореходов задает слишком буднично, будто не было только что крушения, никто не погиб. Пускай на пароме плыли ссыльные, но – люди все же, столько народу отправились на корм рыбам, а ему хоть бы хны… Смерть на Пангее – слишком привычное дело, решил я, чтобы кто-то волновался из-за нее.