Портье выпучил глаза. Пиявки подняли острые хвостики.

– Лучше скажи: испугались, что умрет в вашей гостинице!

Даль стукнул кулаком по стойке так, что подпрыгнули перо, колокольчик, бумаги, а портье моргнул. Вышвырнуть больного… умирающего! Ради чего? Респектабельности? «Рёмербад» был миром, где деньги ограждали от всех бед, включая смерть.

– Куда велено пересылать письма? Ну?

Портье, может, и заспорил бы. В иной ситуации. Но незнакомец слишком хорошо говорил по-немецки. Был слишком хорошо одет. И в светлых глазах его была решимость. Портье, сам бывший драгун, сразу узнал своего, армейского – офицера. А бывших офицеров не бывает. Каблуки щелкнули:

– Пансионат «Фредерике».

Пансионат был миленький, но классом, конечно, ниже. Зато сама фрау Фредерике, которая выплыла на бешеный звон колокольчика, выглядела в точности как портье отеля «Рёмербад». Только в чепце. Да еще налившиеся кровью глянцевитые пиявки у нее были не под носом, а над глазами – служили парочкой бровей. Еще у нее была большая выпуклая грудь. Часики лежали на ней плоско, как на полке. Даль поднял взгляд от часиков – в черные глазки.

– О, – холодно округлила губы фрау Фредерике, – кашель бедного господина так беспокоил постояльцев…

– …что вы всепокорнейше попросили их съехать! – яростно договорил за нее незнакомец. – Куда?!

Та окатила его холодным негодованием оскорбленного достоинства:

– За кого вы меня принимаете? Я не просила их съезжать. Я лишь обратила их внимание, что в гостинице «Зоммер» они найдут более подходящий стол и более привлекательный вид из окна.

Впрочем, про стол и вид она поведала уже двери, в которую доктор Даль выскочил сразу после слов «гостиница „Зоммер“».

Ночь спустилась мгновенно, как на юге. Без долгих сумеречных экивоков (хоть и странно было думать о Германии: юг). Небо стало бархатным, высыпало показать все свои алмазы: купите. Курортная жизнь бурлила, сразу же убедился Даль, выскочив в унизанную фонарями тьму.

Доносились обрывки музыки, говора, смеха. Пахло дамскими духами и едой. Здоровые испытывали собственную прочность. Кто приехал сюда умирать, напоследок глотал земные наслаждения не жуя. Извозчика было не сыскать.

И Даль, привычно зажав локтем трость и шляпу, припустил бегом.

Сердце билось в висках. Съеденный днем на ходу bratwurst постреливал кислой отрыжкой. Приходилось то и дело останавливаться. Вертеть головой. Направо? Или налево? В темноте все выглядело иначе.

Он чуть не вскрикнул, когда увидел над темной лиственной массой электрические огни: Sommer. Искать дорожку не рискнул – время убывало. Ринулся напролом, треща ветками. Упал, больно ударив колено и вымазав зеленью брюки. И только когда под ногами заскрипел гравий, пошел шагом. Ему было страшно, бьющееся сердце подгоняло его.

Гостиница, вопреки его худшим опасениям, оказалась вполне респектабельной. Она напоминала свадебный торт, голубоватая зелень стен в дневном свете была, несомненно, бежевой. Из окон лился желтый свет. Даль скептически оглядел испорченные брюки. Обнаружил прореху на пиджаке. Никто не орет на хорошо одетого человека. Теперь он этого преимущества был лишен.

Но верил в удачу. Больше ему все равно ничего не оставалось.

По его расчетам, выселить больного управляющий «Зоммером» пока не успел. Насколько он плох, здесь поняли еще не все.

Даль поставил саквояж на стриженную бобриком траву. Щелкнул замочками. Вынул бинокль. Навел на вестибюль. Портье за стойкой, оттопырив зад, что-то записывал в гроссбухе. Позади портье был шкафчик для почты. На каждой ячейке в бронзовую рамку-карман вложена картонка с фамилией постояльца. Есть! Даль убрал бинокль.

Стараясь не попасть в прямоугольник света, обошел здание. Черный ход был не заперт. Даль проскользнул внутрь. Человек без униформы в хозяйственных помещениях вызвал бы мгновенно подозрения. Он поскорее шмыгнул в жилой коридор. Взлетел по лестнице.

Красная ковровая дорожка уходила в обе стороны. На бронзовых кронштейнах горели газовые лампы. Тихо и пусто. То, что надо.

Он быстро шел, исподтишка, но внимательно поглядывая на цифры на дверях. Быстро, но спокойно, в своем праве. Постоялец спешит к себе в номер. А что штаны грязные – так потому и спешит! Заветный номер был следующим. Сердце его забилось. Но тут из-за угла показалась горничная в кружевном переднике и наколке. Пришлось идти дальше. Горничная запнулась, склонила голову набок, лягнула юбку: книксен. Заспешила дальше. Даже в лицо ему не взглянула. Он подождал, пока она скроется за следующим углом. Быстро вернулся к нужной двери. Стучало в висках. Он не мог понять, слышит что-то за дверью или нет.

Тихо выкрутил круглую ручку. Проскользнул внутрь. Приник щекой к стене, оклеенной обоями. Обратился в слух.

Женский голос на последней грани терпения допытывался: «Лед?.. Лед?..»

Сердце грохотало, но Даль расслышал безразличный шелест больного в ответ: «На пустое сердце лед не кладут».

Сердце подпрыгнуло: жив! Успел.

«Надо делать, как доктор велит!» – прорвалось ее раздражение.

Дамское платье зашуршало совсем рядом. Вслед затопотали шаги. В номере кто-то еще? Сюрприз. Даль кинулся к вешалке. Нырнул между рукавами. Замер. Двое были за стенкой. Такой тоненькой, будто картонной. Даль слышал каждое их слово, уже убедившись: с ней был не тот, кто ему нужен.

Она бормотала: «…Я так измученна, так устала… капля утешения… передышка среди тревоги и волнений…» Он виновато бубнил, ясно слышалось только «…уважение к гению…».

Даля охватила досада. Он одернул себя, напомнив, что пришел не судить.

Ее бормотание стало требовательным. Его хрипловатый бубнеж – покорным. Все это покрыл шорох одежды. Потом ритмично заскрипели толчки. Даль высунул нос из висевших на вешалке одежд.

Вдруг в спальне раздался харкающий кашель – как будто кто-то рвал мокрую тряпку. Толчки оборвались. Даль нырнул обратно. Оставил только щель для глаза.

Женские туфли протопали из гостиной в спальню. Послышался вскрик, зажатый ладонью. Туфли выскочили, залопотали. Даль в щель между рукавами увидел даму, голова ее была, как бабочками, усажена бумажными папильотками. Из гостиной ей навстречу выскочил юноша в криво расстегнутом студенческом мундире. Одной рукой он застегивал штаны. Другой успел схватить даму за руку. Челюсть его дрожала, глаза были бессмысленными, как у щенка. Он ждал приказаний. Дама завопила

– Бегите к швейцару! Ах, ему стало дурно… Началось! Принесите льда! Льда!

Студент отпрянул. Ринулся исполнять.

Лицо дамы было перекошено паникой.

– Доктор Швёрер! Позовите Швёрера!

От ужаса она забыла, что в номере есть колокольчик для вызова горничной. Забыла про свои папильотки. А может, просто боялась остаться с умирающим один на один. Тоже выскочила в коридор.

– Доктор Швёрер! – удалялось к лестнице. – Позовите Швёрера!

Теперь медлить было нельзя.

Даль предусмотрительно повернул и вынул ключ. Поможет выиграть несколько минут. Ни студент, ни будущая вдова не соображали, что делали: решат, что сами в панике заперли дверь.

Больше не таясь, Даль прошел в спальню.

Пациент был там. Лунный свет сделал его лицо зеленоватым. Даль понял, что имел в виду профессор Эвальд, когда вышел от больного без консультации. Под одеялом почти не проступало тело. Лицо говорило все. Щеки ввалились. Рот