мой внешний вид, ни на поведение. Я привыкла молчать, отвыкла плакать. Время не лечит. Оно притупляет боль, к которой ты привыкаешь и с этим живёшь.

– Дашка, в квартире я не наводила порядок. Хотела, чтобы ты сама посмотрела на дело рук своей сестры. Я позвоню Анне Ивановне?

– Не нужно. Я никого не хочу видеть, а особенно семью Грачёвых. Ты же не думаешь, что они были не в курсе того, что делал Сергей?

– Хорошо. Дай мне полчаса. Давай в ванную, а я соображу, чем нам позавтракать. Дашка, не кисни. Всё наладится, дай время.

Марина ушла, а Дарья обошла квартиру. В маминой спальне открыла шкаф и прислонилась лицом к её одежде, которая хранила знакомый запах. Части вещей не было. «Так нелепо умереть в пятьдесят лет. Прости меня, родная, – закрывая шкаф, говорила она. – Я одна во всём виновата. – Дарья прошла в комнату дочери и заплакала. – Варенька, девочка моя, как же мне тебя вернуть? Как мне жить без тебя?» В комнате был беспорядок, а вещей дочери не было. В зале со стен исчезли картины, была снята даже люстра, шкатулка с драгоценностями была пуста, а в папке с документами отсутствовало свидетельство о рождении Вари и её загранпаспорт, но лежала доверенность на передачу доли в квартире и отказ от доли в наследстве Дианы в пользу Дарьи Ольховской. В груди щемило так, что голова перестала соображать. Найдя в кладовой бельевую верёвку, она пододвинула тумбу стола книжки в центр комнаты, перекинула верёвку через крюк, на который крепилась люстра, сделала петлю, накинула её на шею, шагнула с тумбы и оказалась на полу вместе с верёвкой и крюком. В таком положении и застала её Марина.

– Дашка, ты хочешь загреметь в психушку? Поверь, выйти оттуда гораздо сложнее, чем из тюрьмы. И на работу в больницу ты уже точно не попадёшь, – Марина села рядом с плачущей подругой и обняла её за плечи. – Тебе кажется, что ты сейчас в ловушке, из которой нет выхода, где темно и холодно, и выбраться нет сил. Нельзя просто надеяться и ждать помощи, нужно выбираться. Собрать все силы и выбраться. Подумай о близких людях и не замыкайся в себе. Одиночество не принесёт облегчения. Когда мы заботимся о наших родных, наши силы прибывают. Рано или поздно ты выберешься, и жизнь продолжится. Я могу только догадываться, как тебя тяжело. Попробуй себя убедить, что Варя на какое-то время уехала с отцом к деду. Да, ты скучаешь, но знаешь, что её там не обидят. А жить ты должна назло всем врагам. Ты сильная, Дашка, ты со всем справишься. Пойдём, перекусим и начнём с уборки. Вечером Ольга собиралась приехать, я дала ей твой адрес. Поверь, её жизнь не менее трагична, но она боец.

– Маришка, прости меня. Я тебе клянусь, что глупостей не будет. Наверху решили, что мой срок ещё не пришёл. Научусь жить по-новому. Впереди два выходных, соображу, с чем меня оставила сестра, чтобы пережить зиму, а потом поеду к бабушкам. После выходных позвоню по поводу работы. Очень есть хочется.

Мария Кузьминична Ольховская была бабушкой Дарьи и матерью отца. Она жила в небольшом доме в пригороде с сестрой, которая осталась без родных и, сдав свою однокомнатную квартиру в «хрущёвке» в городе, переехала года два назад к сестре. Матери отца было семьдесят лет, её сестре шестьдесят семь. Дом был благоустроенным: газовое отопление, центральный водопровод, тёплый туалет и свежий воздух. До центра города ходили маршрутки, и поездка занимала минут двадцать.

– Дашенька, лапушка моя, отпустили? – причитая и обнимая внучку, говорила бабушка. – Дина таких страхов наговорила, но я ей не поверила. Три месяца назад приезжала. Теперь они уже на месте, Андрей звонил. Проходи, солнышко моё.

– Бабуля, с меня сняли все обвинения и заплатили деньги. Вот только Вареньку я не смогу вернуть. Спрашивай, я вам расскажу всё, как священнику…

– Как же ты всё это пережила, лапушка?

– Тяжело, бабуля. Знаешь, я собрала вещи мамы. Может их в церковь отнести? Всё более ценное Дина продала или с собой забрала, оставив в квартире погром.

– Ты Дашенька, не казни себя. Дочка поумнеет и сама всё поймёт. Если ей внушили в три голоса, что ты плохая, она может и поверить. Наберись терпения.

– Как вы здесь поживаете? Пенсий хватает?

– Ты без денег, Дашунь?

– С деньгами, бабуля. В понедельник попробую устроиться на работу, а мне одной много не надо. Теперь я буду звонить часто и по возможности приезжать. Скоро этот год закончится и начнётся новый. Подумайте, что привезти к празднику, чтобы в морозы не ходить по посёлку. Как крыша? Не течёт? – спрашивала она, разбирая привезенную сумку.

– Всё у нас в порядке. Ты зачем тратилась? Добалуешь старуху до сахарного диабета. Сплошной холестерин и глюкоза.

– А кого мне ещё баловать? Только вы и остались.

– Ты Марины держись и на работу быстрее выходи. За ней и мыслей дурных не будет. Правда, на стороне сильных людей. Ты правильно сделала, что пошла до конца. Слёзы – это наша слабость. Хочешь плакать, делай это тайком, лапушка. Встала, умылась и пошла дальше. Ты должна быть сильной. Людям всё равно, что творится в твоей душе. Они будут думать и говорить так, как хотят этого. Видят только твоё лицо, и должны чувствовать силу духа. Вот тогда, ты сможешь всё преодолеть и всего добиться. Зло будет наказано, пусть и не сразу.

В понедельник Дарья позвонила в больницу, не особо надеясь на радушный разговор. Но всё оказалось проще. Ей предложили написать заявление о приёме на работу. Не откладывая в долгий ящик, она поехала в больницу, где проработала год и была на хорошем счету. Коллеги знали её историю, именно здесь случилась трагедия с Лидией Николаевной, здесь пытались «изобразить» кому Вершинина, но зав отделением на это не пошёл и был сначала уволен, потом восстановлен. Даша прошла комиссию, купила верхнюю одежду и обувь и через четыре дня вышла на работу. До Нового года оставалось чуть больше месяца. Бабушка сама предложила переехать за город.

– Что ты будешь делать одна в пустой квартире? Собирай свои вещи и перебирайся к нам, так и тебе будет веселей и нам с Тоней спокойнее.

Её загрузили работой почти сразу, чтобы как-то отвлечь от дурных мыслей. Вернувшись после ночной смены первого января, она отдыхала, когда раздался звонок городского телефона.

– Да, я слушаю. Говорите.

– Это я.

– Дина, верните мне Варю. Зачем она вам? – Даша заплакала.

– Будешь реветь, я положу