Предложение у меня было, в общем-то, простое как две копейки. И я его сразу озвучил:

— Мы берём и минируем обочину дороги, после чего в нужный момент производим подрыв и открываем ураганный огонь как из артиллерии, так и из засады, — о том, что, судя по всему, в засаде народа нас будет кот наплакал, а артиллерийских пушек у нас всего три или четыре штуки, я, разумеется, говорить не стал, дабы не смазать рисуемую картину.

Закончил же я свой план так:

— Представляете, какой ошеломительный эффект такой подрыв произведёт на врага. Они едут, по ним никто не стреляет. А потом: «Бабах!!» И всё в огне и дыму. Только вот сапёров надо найти.

Комдив перевёл взгляд на заместителя.

Тот, поняв, о чём его хотят спросить, тут же произнёс:

— Сапёры есть. Найдём. Но только, — он кашлянул и, приняв мою идею, немного уточнил: — не просто сапёров, а сапёров-минёров. Дело в том, что не каждый сапёр умеет минировать и разминировать.

— А, ну да, — согласился с ним я.

— Так, значит, найдём таких? — уже вслух поинтересовался Неверовский.

— Думаю, да, товарищ полковник. В четвёртой роте есть сапёрный взвод. И к артиллеристам мы приписали несколько сапёров для помощи в возведении инженерных сооружений. Наверняка там есть и минёры. Так что, думаю, необходимых людей, — Селиванов посмотрел на меня и закончил: — если мы решим использовать эту идею, найдём.

Глава 4

Открыв немного карт

— Идея, нужно сказать, неплохая, интересная. Или у тебя есть сомнения в эффективности? — продолжил обмен мнениями полковник.

— В эффективности — нет. Если действительно суметь заминировать достаточно большой участок и подорвать в нужный момент, то это, естественно, вызовет не только потери у противника, но и панику. Если же после этого мы применим артиллерию и засадный отряд, то паника усилится кратно. Не исключено, что противник, в такой не простой и не понятной для себя ситуации, откажется от наступления и начнёт откатываться назад, тем самым захват города нам удастся, если не предотвратить полностью, то максимально оттянуть новое наступление, вряд ли противник решится на него сразу, без рекогносцировки. Без сомнения, когда немцы отступят, они начнут перегруппировку, подсчёт потерь и сбор уточнённых разведданных. Это может занять достаточно долгое время, что, в свою очередь, даст нам ещё один шанс на получение подкрепления. Меня смущает другое, а именно — когда проводить минирование? Днём нельзя — немцы увидят и мало того, что откроют артиллерийский огонь, так ещё и всё поймут — значит, эффект неожиданности будет потерян. Тогда, получается, ночью? Но ночью-то вообще нереально это сделать, ничего же видно не будет. Одну-две мины, вероятно, установить можно, но заминировать целый участок — нет.

— Ты прав, нормально заминировать не получится. Оно и при лунном свете тяжело бы было, а сейчас вообще всё небо в тучах. Куда уж тут. Если только к вечеру облака рассеются, — Неверовский посмотрел в окно, — но что-то непохоже.

— Товарищи командиры, — влез в чужой монастырь планирования я — обычный красноармеец Забабашкин. И пока вновь шокированное начальство не приструнило зарвавшегося бойца, который чудом попал на военное совещание, быстро произнёс:

— Хочу поделиться важной информацией — я неплохо вижу в темноте, поэтому, думаю, смогу помочь сапёрам в минировании.

После моих слов в мгновение ока повисла полная тишина.

Я буквально чувствовал, как меня сверлит глазами Воронцов. Угрызений совести я, конечно, не испытывал, но всё же мы с ним прошли огонь и воду, поэтому решил перед ним повиниться:

— Извините, товарищ лейтенант государственной безопасности. Не хотел раньше говорить.

— Почему? — насупился тот.

— Извините, привычка. Не привык открываться.

Воронцова мой ответ не устроил, и он отвернулся, явно негодуя.

Ну, а что я мог с этим поделать? Пусть дуется. Если бы вернуть время назад, я, и проживая тот отрезок жизни ещё раз, всё равно бы не стал ему открываться. Да и вообще, к слову сказать, я и не собирался раскрывать свой секрет никому и никогда. Не собирался, потому что боялся привлекать к себе это самое ненужное внимание. К тому же, я очень не хотел стать подопытным кроликом, но сейчас речь уже не шла только об этом. Сейчас речь шла о выживании. И если моё необычное зрение могло сохранить множество жизней, среди которых в том числе и моя, то грех было бы не воспользоваться этой возможностью.

«К чему мне информация о зрении и само зрение, если нас всех убьют⁈ На том свете оно вряд ли мне пригодится!» — задал я себе логичный вопрос.

И, понимая очевидное, решил открыть часть карт.

Висевшую паузу через полминуты нарушил командир дивизии.

— Э-э, то есть, как видишь? Как кошка? — решил уточнить комдив.

— Я не знаю, как кошка видит. Но я вижу ночью.

— Видишь, как днём? — решил уточнить Селиванов.

— Почти. Не так, конечно, чётко, но вижу, — кивнул я.

Командиры переглянулись.

— Гм, интересная информация. Но её нужно бы проверить.

— Так давай прямо сейчас и проверим, — предложил Неверовский. — Пойдем, например, выйдем в сени. Там окон нет. И если свет не включать, то в помещении полная темень.

Я был не против. Мы всей четвёркой вышли в коридор, а затем вошли в соседнюю дверь, попав в помещение без окон.

Воронцов плотнее закрыл дверь, и Селиванов выключил свет.

— Ну, что видишь? — спросил комдив.

Я стал перечислять:

— Стены бревенчатые вижу. У одной из них стоит платяной шкаф. Высокий и с двумя дверцами. На шкаф уложены два чемодана. Один зелёного цвета, другой жёлтого. У одного чемодана углы оббиты железными уголками на сапожные гвозди. Рядом со шкафом стоит кровать с железной спинкой. Спинка металлическая с узорами. По краям спинки два круглых шара-набалдашника. Кровать не застелена. На ней лежит подушка и одеяло без пододеяльника. На дощатом полу половик серого цвета. «Что ещё?» — спросил я сам себя и тут же ответил, подняв голову вверх: — На потолке, на белом проводе висит лампочка без абажура.

— Ничего себе. Вот это зрение!

— Н-да! — восхищённо согласился с ним подполковник.

— Так это он запомнить мог и нам теперь по памяти рассказывает, — решил усомниться в моей способности Воронцов, который был явно огорчён, что я