левой скуле. Вошел в столовую, не поднимая глаз, доплелся до стола, за которым в одиночестве ужинал Гилэстэл, и рухнул на колени у его ног.

— Простите меня.

Гилэстэл отодвинул тарелку, вздохнул, глядя, как черные волосы метут пол у его стула.

— Я надеюсь, ты никого не убил?

Астид истово замотал головой.

— Хорошо. У тебя потрепанный вид. Ты что, дрался с проститутками?

— Пришлось, — в голосе Астида послышалась ирония, — не хотели меня отпускать.

— Могу даже предположить, по какой причине, — усмехнулся Гилэстэл. — Ты им не заплатил!

Астид пожал плечами, поднял голову, глядя на князя с ухмылкой.

— Но я никого не убил.

— Они не знают, как им повезло, — согласился тот, и они рассмеялись.

Гилэстэл кивнул Астиду, и тот, поднявшись с пола, сел за стол. Жареный индюшонок был разорван и уничтожен в минуту. Гилэстэл, глядя, как постепенно утихает голодный блеск в глазах его воспитанника, налил ему вина.

— Астид, — вымолвил Гилэстэл. — Я бы хотел закончить тот разговор.

Полукровка опустил голову, отставил бокал.

— Я приму любое ваше решение, князь. И выполню любое ваше поручение. Только не пренебрегайте мной, прошу вас.

— Я и не собирался, Астид.

Голос Гилэстэла был тих и серьезен.

— Есть вещи, о которых я могу говорить только с тобой. Поручения, которые могу доверить лишь тебе. И так будет всегда. В моем сердце нет пренебрежения и сомнения относительно тебя. Ты на всю нашу вечность останешься для меня важнее всех остальных, сколько бы их не случилось. Я помню свое обещание, Астид.

— А я помню свое, Ваша светлость.

Гилэстэл кивнул.

— Он нам нужен. Поверь, Астид.

— Понимаю. Но как заручиться его преданностью? Для меня вы — мой мир. Но у него есть свой. У него есть семья. Она как якорь, будет держать его. Он, как птица, всегда будет возвращаться к своему гнезду.

— Значит, нужно сделать так, чтобы ему некуда и незачем было возвращаться.

Астид вздрогнул, взглянул в глаза Гилэстэла. Такого выражения он в них еще не видел. Голубые зрачки словно подернуло льдом.

— Вы собираетесь….

— Ни в коем случае, — Гилэстэл предостерегающе поднял палец. — Это должны быть не мы, Астид. Кто-то другой. Тот, ненависть к кому станет для него началом нового пути.

Глава 9

Гилэстэл и Астид зачастили в дом Самалея. Сам Карусто целыми днями пропадал в лавке, князяпринимала Ануэльда. Он рассказывал ей о Маверрануме, а она, тоскующая по родному краю, откуда уехала еще ребенком, жадно слушала.

Иногда к ним присоединялся и Ригестайн. В иные дни ранних визитов Ануэльда, извиняясь за отсутствие племянника, оправдывалась.

— Он еще спит. Представления так его выматывают! Я только раз была в театре, да и то по настоянию Ригги. После трагедии с Касильдой у меня душа не лежит к этому месту. Но я очень горжусь, что мой мальчик там на хорошем счету. И мне не стыдно за него перед Карусто. Он ведь столько для нас всех сделал! Мой милый Ригги, не чета юношам из многих других семей. Я горжусь, что смогла воспитать его так, как пристало дворянину. Он так любит книги! Карусто не читает ничего, за исключением приходных книг в лавке. А Ригги покупает все на свои средства. Его уроки музыки, оказывается, дают неплохой доход.

Гилэстэл и Астид понимающе переглядывались, пряча усмешки, и понимая, отчего племянник Ануэльды до сих пор не встал с постели.

Сам же Ригестайн встречал гостей с неизменной приветливостью и доброжелательностью. Было видно, что ему льстит знакомство с вельможей такого высокого ранга, как Гилэстэл. Астид же со скрытой настороженностью наблюдал за Ригестайном.

— Ах, Ваша светлость! — вздыхала Ануэльда, слушая рассказы князя о Маверрануме. — Как я была бы счастлива вернуться! Но увы, увы… Мне уже не суждено. Вот разве что Ригги. Возьмите его с собой в Маверранум, князь!

— Тетушка! — укоряющее протестовал юноша. — Даже не думайте об этом! Как я могу бросить вас с дядей?! И матушку….

— Мой дорогой! — обнимала Ануэльда племянника.

Астид косился на эти нежности с недоумением, втихую посмеиваясь над музыкантом. Ему, не знавшему ни семьи, ни привязанности к родителям, были непонятны эти чувства. Все это ему заменяла преданность — слепая и безоговорочная верность князю.

А Гилэстэл ненароком, исподволь старался побольше узнать о прошлом этой семьи, и, в особенности, о Ригестайне. Беседуя с Ануэльдой, он сочувствовал ей, восхищался её самоотверженностью и жертвенностью. Он покорил её сердце своим сопереживанием, деликатностью и простотой в общении при своем высоком положении. И однажды настал день, когда Ануэльда решилась познакомить князя с сестрой.

— Она всегда была безрассудна, с самого детства, — качала головой Ануэльда, опираясь на локоть князя, когда они шли по лестнице на второй этаж. — Её беспечность и непослушание её и погубили. Она была любимицей отца, и ей многое прощалось. Я не в обиде на неё, её судьба намного горше моей.

Гилэстэл понимающе кивал, помогая ей подняться по ступеням. Астид плелся сзади, украдкой вздыхая от скуки. Дверь в комнату Касильды была приоткрыта, и Гилэстэл расслышал негромкий голос читающего Ригестайна. Покои его матери были светлы и просторны. Убранство ограничивалось широкой кроватью, столом с парой стульев, и глубоким креслом, в котором сидела Касильда. Ригестайн, сидящий на стуле возле матери, поднял на вошедших взгляд, оторвавшись от книги. Его лицо посветлело от улыбки. Он закрылкнигу, положил её на стол, и опустился на колени перед матерью, заглядывая ей в глаза.

— Матушка! Посмотри, кто к тебе пришел! Это князь Гилэстэл, я рассказывал тебе о нем.

Гилэстэл взглянул на женщину в кресле, безучастную ко всему, что происходилов её комнате. Былая красота еще напоминала о себе. Светлые волосы, заботливо расчесанные и заплетенные в две косы, были аккуратно уложены вокруг поникшей головы. Туника из простого синего полотна, чистая и свежая, оттеняла бледность кожи, почти не видевшей солнца. Потухший взгляд опущенныхглаз не засветился любопытством, безвольно покоящиеся на коленях руки не дрогнули, когда к ним прикоснулся Ригестайн.

Гилэстэлу, чьим особым интересом было целительство, нередко приходилось сталкиваться с разными больными. В большинстве своем, они вызывали не только жалость, но и брезгливость. Но это был совершенно отличный от других случай. И по ласковому жесту Ригестайна, поправившего на плечах матери легкий палантин, князь понял, чьей заботой живет эта женщина.

— Она не слышит его, — горестно покачала головой Ануэльда. — Ни его, ни меня. Никого. Двадцать два года… вот так.

Ригестайн быстро взглянул на тетку, поднялся с колен. Гилэстэл заметил, как дернулись желваки на его скулах, сжались на мгновение кулаки. Взглянув на князя,