и щеткой. У уличного разносчика прикупил бритвенный станок и комплект лезвий — похожими когда-то пользовался дедушка. Жизнь стала налаживаться. Раздражали разве что неудобная одежда с грубыми швами и особенно обувь — Максим привык к легким качественным вещам двадцать первого века. Концепцию портянок удалось освоить не сразу. Но жесткие сапоги по крайней мере прилично сидели на ноге, не натирали; как здесь говорили — и то хлеб. Сперва Максим считал их кирзачами, но потом пригляделся — натуральная кожа, хоть и грубо выделанная; осторожно проверил — слова «кирза» здесь никто не знал.

Некоторые обычаи этого времени отличались от того, что обитатель двадцать первого века считал само собой разумеющимся. Так, однажды Максим вышел на улицу и долго не мог понять, отчего прохожие косятся на него, а некоторые кривят губы и вскидывают брови. Несколько раз осмотрел свою одежду — вроде все на месте, смотрится прилично. Потер ладонями лицо — нет, сажей не вымазался, пока самовар растапливал. Что же с ним не так? Максим стал анализировать окружающих, пытаясь понять, чем отличается от них. Наконец догадался: все, как один, на улице носили головные уборы, причем независимо от погоды. Мужчина с непокрытой головой воспринимался как убогий дурачок, а женщину, пожалуй, приняли бы за проститутку. Исторические фильмы Максима к такому не подготовили, в них-то локоны героев обоих полов свободно развевались на ветру, и никто не видел в этом ничего непристойного!

Еще Максим с удивлением понял, что ростом превосходит подавляющее большинство людей начала двадцатого века. В родном времени со своими 182 сантиметрами он был разве что чуть выше среднего, а здесь возвышался почти надо всеми. Миха, которого Максим сходу обозвал про себя коротышкой, был на самом-то деле среднего для своего времени роста. Многие женщины и вовсе едва доходили Максиму до плеча. Даже в приличных заведениях, таких как эта чайная, приходилось склоняться в дверях, чтобы не стукнуться о притолоку.

Скоро Максим подметил, что на него заглядываются женщины — и не только бабы, но и дамы с барышнями, хоть он и носит одежду небогатого мещанина. В родном времени подобного не было — Максим давно смирился, что внешность ему досталась неяркая, ординарная. Конечно, в провинции девицы проявляли внимание к столичному менеджеру, но волновал их не столько он сам, сколько надежда через близость с ним улучшить свою жизнь; а чтобы заинтересовать девушку без материальных проблем, приходилось прикладывать некоторые усилия. Здесь же встреченные на улице женщины смотрели на него чуть дольше приличного, а после поспешно отводили глаза. Поразмыслив, Максим догадался, что это не он внезапно похорошел, а люди в среднем выглядят куда хуже, чем в его время. Отсутствующие или кривые зубы, жидкие волосы, оспины на лицах, косоглазие… Максим раньше не задумывался, насколько внешняя привлекательность зависит от питания и доступа к медицине. А ведь на старинных фотографиях, которые он любил рассматривать в интернете, люди смотрелись красивыми; видимо, дело в том, что хотя до изобретения фотошопа было еще далеко, фотографы умели выставлять свет и не пренебрегали ретушью.

Работа наборщика оказалась нудной, но несложной: знай себе укладывай металлические брусочки с выпуклыми печатными знаками — они назывались литеры — в строки, из которых метранпаж потом верстал страницы. С буквами проблем не возникало, только к ятям привыкнуть удалось не сразу, а вот какой пунктуатор соответствует какой литере, пришлось поразбираться; но Максим умел быстро осваивать новую информацию, менеджеру без этого никак. Ручной набор уже считался устаревшей технологией, метранпажи жаловались, что в Архангельске нет прогрессивных наборных машин — линотипов или монотипов — которые позволяли набирать текст при помощи клавиатуры.

По крайней мере обещание восьмичасового рабочего дня большевики сдержали, так что однообразный труд не слишком выматывал. Правда, жалованье не платили, только обещали со дня на день. Впрочем, похоже, никому не платили уже несколько месяцев, и не только в типографии — всем муниципальным служащим. А пачка керенок стремительно таяла.

В целом Максим устроился в прошлом если не с комфортом, то вполне приемлемо. Даже неловко — словно он жизнью наслаждаться сюда прибыл, а не бороться за лучшее будущее для своей страны.

— Ну когда же, когда мы уже выступим? — спросил Максим, как только отошел официант — здесь их называли половыми. — Большевики медленно, но верно закрепляются в губернии. Ребята в типографии говорили, на днях в Ворзогорах священника арестовали, а как народ за оружие взялся — пулеметами покрошили. Почему мы это терпим? Чего ждем?

— Да вот союзничков ждем, едрить их налево! — Миха досадливо поморщился. — Британцы дважды высадку десанта переносили. Передают, у них хворь какая-то уже чуть не на половине кораблей… эта, как ее, инфлюэнца испанская. Нашли время болеть, чертовы неженки! А без союзников никак, у нас тут и пяти сотен штыков не наберется, это ежели всех считать: и Чаплинских офицеров, и наши рабочие отряды, и из уездов кто успеет подойти. А у большевиков — три тыщи, шутка ли.

— А Чаплин с Чайковским такими решительными выглядели! Пока они телятся, власть большевиков на Севере крепчает…

— А вот это вряд ли, — Миха откусил от калитки и запил чаем, смачно причмокивая. — Нашла коса на камень… Знаешь, что в Романове творится? Тьфу, он же Мурманск теперь, все время забываю. Так там большевистский председатель крайсовета, Юрьев его фамилия, сам переговоры с союзниками ведет. Потому что немецкие суда у их берегов шляются, как к себе в нужник, и плевать хотели на Брестский мир. Из-за них рыбалки нет, так что жрать нечего. А на рейде стоит британский корабль, груженный хлебом. Ну крайсовет и решил, что Москва далеко, а своя рубашка ближе к телу. Советское правительство Юрьева этого аж целым врагом народа уже объявило, а поделать-то ничего не может, руки коротки… А у нас в Архангельске большевики против центра не рыпаются, все на помощь от него надеются. Только шиш им, там своих забот полон рот. У меня кум на телеграфе служит, так рассказывал, наш исполком в центр каждый день написывает — «Помогите да помогите». Москва отвечает: «Проводите террор». Наши им — «На террор сил нет».

Максим кивнул. Действительно, красного террора, о котором он столько читал, в Архангельске не наблюдалось. Чаплин и Чайковский с компанией спокойно жили в центральной гостинице, и никто по их души не являлся.

— Многих красных командиров Чаплин уже на нашу сторону переманил. Ну как красных