– А умом, умом пораскинуть, бестолочь?! – громко возмутился мулла. – Нечто во всем Сарае уже и померить нечего? Ни минаретов нечто нет в городе, ни колоколен, ни куполов над святилищами? Неужели неясно, что не деревья в упражнении сем важны, а старания в труде с астролябией?!

И премудрый Истрахан еще несколько раз треснул мальчишку по вышитой бисером войлочной тюбетейке.

Мулла считался добрейшим из учителей дворцового мектебе. Удары линейкой по шапкам и одежде совершенно не причиняли боли. Главное – пальцы по глупости не подставить.

А вот ходжа Тохтан бил за провинности дубинкой, оставляющей синяки даже под ферязью. И при сем развлечении Тохтан любил приговаривать, что битые во время школьного учения места после смерти воссияют в раю небесным светом, а очутись несчастные в аду – не станут гореть негасимым пламенем. И потому он, ходжа Тохтан, ныне заботится о бессмертных душах своих учеников. Остальные же учителя и вовсе, не моргнув глазом, назначали фалаку[6] за любую провинность.

Посему премудрого Истрахана с его линейкой подростки любили и старались попусту не раздражать. Однако недавно приехавший в царский дворец круглолицый Идигу сего правила еще не усвоил.

Устав лупить бедолагу по голове, мулла развернулся, прошел в северный угол дворца и уселся на разложенных там ногайских войлочных коврах, поджав под себя ноги. Дождался, пока спешащие следом ученики разместятся перед ним, покрутил в руках линейку и спросил:

– Кто еще не догадался найти дерево для домашних измерений? – Чуть помолчал и, не дождавшись ответа, внезапно спросил: – Вот скажи, княжич Василий, как справился с заданием ты?!

– Измерил смотровую башню дворца, учитель! – с готовностью выкрикнул заложник из Москвы. – Получилось девять саженей!

– А как ты мог исчислить высоту с такой точностью, чадо, – с подозрением прищурился старик, – коли к основанию сей башни не подойти, ибо она посередь крыши воздвигнута?

– Я астролябию на посох саженной высоты поставил, учитель, и угол на высоту башни замерил. Опосля на десять саженей назад отступил и еще раз измерил, – бодро отчитался княжич. – По разнице углов получившихся удаление и определил. А по углу и удалению – высоту!

– М-м-м… – не без удивления поджал губы мулла.

– Ты чего, вправду мерил? – наклонившись к заложнику, шепотом спросил царевич.

– Зачем, Джел? – так же тихо ответил Василий. – Мне твой отец еще в первый день ее высотой похвастался!

– Смотрите и восхищайтесь, бездельники! – громко заговорил премудрый Истрахан, вскинув палец к усыпанной налитыми гроздями виноградной лозе. – Заезжий северянин понимает важность древнего знания и постигает его с достойным прилежанием! В отличие от вас, крикливых ленивых бакланов! Попомните мое слово, пустоголовые чибисы, эти северяне, мудрость отцов ваших изучив, еще вами же править и помыкать вскорости станут!

– На что мне вся сия премудрость, учитель, – не выдержал царевич, – коли я завсегда могу слугу с заданием послать, и он сию высоту мне в точности измерит?!

– Вестимо затем, чадо, что за высоту минаретов али башен твоя казна каменщикам звонким серебром платит, – чуть понизив тон, наставительно ответил мулла. – И коли ты излишне на слова слуг полагаться станешь, то они с легкостью сажень, а то и две к высоте припишут, а плату меж собой поделят. Либо ширину реки преувеличат и плату за лишние сажени возьмут али площадь крепости преувеличат. И потому облик властителя, самолично в астролябию смотрящего и высоты али расстояния самолично с легкостью исчисляющего, весьма сильно слугам честности добавляет, а казну бережет!

Премудрый Истрахан обвел мальчишек назидательным взглядом и вдруг спросил:

– Как определить ширину реки с помощью астролябии?

– Так же как и высоту, учитель! – снова выкрикнул без спроса нетерпеливый Идигу. – Надобно токмо набок ее положить!

Мулла резко вскинул линейку, и мальчонка втянул голову в плечи. Однако премудрый Истрахан лишь одобрительно потряс своим инструментом.

– Истинно так, сообразительное чадо! Вестимо, не иссякли еще умы в наших землях, есть еще надежда на грядущее процветание державы и славу ордынского имени! Молодец! Ну, а чтобы проще было простым смертным измерения произведенные сложить, в астролябии специальные диски имеются, каковые умножать и делить позволяют с изумительной легкостью. Сегодня я вам о них расскажу и покажу все в подробностях…

Премудростями арифметического счета с помощью астролябии мулла утомлял знатных мальчишек почти до полудня и распустил учеников лишь перед самым обедом, – успев к сему часу заметно охрипнуть.

Обед в царском мектебе был общим для всех. Слуги вынесли во двор огромный казан плова – еще горячего и парящего, как политый водою костер, а также поставили большущий короб с арбузами. Больше ничего и не требовалось – ибо пиалы, по древнему обычаю, татары всегда носили с собой.

Первыми угощение из котла зачерпнули, понятно, самые знатные из детей: царевич Джелал ад-Дин, наследник ордынского трона, и княжич Василий Дмитриевич, наследник трона русского. Вместе зачерпнули и как равные сели бок о бок на ступенях идущей на гульбище лестницы, пальцами переправляя в рот горсти горячего ароматного варева.

– Так чего, на охоту завтра скачем? – поинтересовался заложник. – Или ты так, к слову предложил?

– Я бы и сегодня сорвался, Вася, – с пришепетыванием ответил полным ртом сын Тохтамыша. – Да токмо сегодня нам бек Салак опять родословную сказывает. Нудный он и болтает много. Токмо к сумеркам, верно, и избавимся. На охоту же надобно самое позднее после полудня отъезжать, сильно не задерживаясь. А как завтра учение сложится, не помню… Коли второго учителя не будет, тогда сразу на соколятню бежим, на конюшню и в степь! Ага?

– Ага! – лаконично согласился княжич, вытряхнул остатки плова из пиалы в рот и отправился за добавкой.

Бек Салак еще не успел добраться возрастом к пятидесяти годам, но всячески старался выглядеть истинным, умудренным долгой трудной жизнью дервишем. Он носил длинную и очень узкую бородку, вроде бы как седую – вот только волосы у самого подбородка подозрительно темнели. Халат его выглядел совершенно ветхим, местами вытертым до дыр, с заплатами на локтях, а опоясывался бек толстой пеньковой веревкой. Невероятную скромность учителя особо оттенял тощий тюрбан из выцветшего зеленого атласа.

Зеленый головной убор означал, что его владелец посетил Мекку и поклонился священной Каабе.

Хотя старшие ученики сильно сомневались и в этом. Коли мужчина красит бороду и таскает на себе древнее тряпье, получая от казны девять дирхемов в неделю, – можно ли верить всему остальному, что он сказывает и чем хвастается?