привели к месту казни, огромному дубу на Гиблых болотах, он за миг до смерти проклял и свои сокровища, и тех, кто выдал его дочь, и вообще все эти места. А был он колдун сильный. Так что проклятие действует и по сей день.

— И как оно действует? — спросила Женя, подперев кулаком щёку и тоже щёлкая по шарикам из фантиков.

— Во-первых, сокровища до сих пор не найдены. Больше того, те, кто к ним хоть немного приближался, погибали при странных обстоятельствах. Ну, а наши места, — Бэлла Геннадьевна грустно вздохнула. — Что ж, стоит просто посмотреть на них — разруха и запустение. А ещё говорят, что из мести за дочь Еремей проклял всех здешних детей. Поэтому ребятам тут никогда не разрешают гулять одним, особенно в лесу и на Гиблых болотах. Пропадают. Просто уходят и не возвращаются. Говорят, их уводит Еремей.

— Я не поняла, — встряла Стася, — так кто сдал Виринею?

— Жених. Что непонятного? — грубовато сказала Женя.

— Он, кстати, после этого тоже погиб, — кивнула Бэлла Геннадьевна. — По легенде, через девять дней после казни к нему явилась Виринея в свадебном платье и увела за собой. Нашли его утром у порога той самой церкви, где они должны были обвенчаться. И в теле совсем не было крови.

— Но если всё здесь проклято… — Ника даже заёрзала на стуле, хотя эту легенду слышала уже сотню раз. — Вы не боитесь?

— Чего я должна бояться? — удивлённо спросила хозяйка.

— Ну, что кто-то из туристов… — Ника покрутила рукой в воздухе. — Что что-то случится.

— Ах, да полно-те. — Бэлла Геннадьевна качнула головой, длинные серьги звякнули. — Ведь это всего лишь легенды. Я сама жила здесь много лет, и со мной ничего не случилось. А по поводу того, что деревня почти вымерла — так они все сейчас не в лучшем состоянии. И вот это я попытаюсь изменить. Но если вы боитесь идти одни, я могу быть вашим проводником.

— Нет, спасибо. Мы сами. — Гордей попытался сказать это дружелюбно, но из-за усталости, или по какой другой причине, вышло резковато.

— Ну что ж. Сами так сами. — У Бэллы Геннадьевны тоже получилось сухо. — Тогда, пожалуй, пора спать. Да, по поводу двух направлений всё в силе? — Таинственность уступила место деловитости.

— Угу, — кивнул Гордей.

— В смысле — два направления? — вскинулась Стася.

— Да ты программу-то знаешь? — раздражённо спросила Женя.

— Есть два направления, — примирительно сказала Бэлла Геннадьевна. — Понимаете, грамота не сохранилась, и до наших дней дошло лишь примерное расположение урочища. Оно может быть в двух местах. Первое — в районе Золотого хутора. Второе — на Мещёрской стороне. Я так понимаю, вы собираетесь попытать счастья и там, и там?

— Точно, — кивнул Гордей. И по-командирски добавил: — А теперь всем спать. Завтра подъём в семь утра.

Вернувшись в спальню, Женя сразу выключила свет, завалилась на свою кровать и тут же отвернулась к стенке, укрывшись с головой одеялом. Ника, после того, как приняла душ, села возле окна (не спалось), но ровным счётом ничего там рассмотреть не получилось — всё пространство вокруг гостиницы окутала чернильная деревенская ночь. Только небольшой островок земли тускло мерцал в слабом свете от окна спальни.

Низкая трава густого газона, явно загранично-рулонового, торчала щетиной и казалась колючей, будто металлической. Различив слабый отзвук, Ника прислушалась. Наверное, обычный бытовой шум. Но этот звук привлекал внимание, свербел, как желание почесать под лопаткой.

Получше прислушавшись, Ника уловила протяжный свист, доносившийся издалека. Как эхо, путешествующее по лесу. Наверное, это нормально. Кому-то просто приспичило посвистеть в полночь. Ну и что. Мало ли у кого какие дела. Может, это из какой-нибудь дальней деревеньки доносится. С дрожью в руках Ника отошла от окна и устало плюхнулась на свою кровать, но тут же подскочила — оказалось, на кровати лежал тот самый свёрточек, что она легкомысленно приобрела на базаре ремесленников. Наверное, при разборе вещей вытащила и забыла. Стоило хоть посмотреть, что за игрушку подсунул ей народный скульптор.

Ника сняла с вещицы бумажную обёртку, и горло сдавил спазм. В её руке оказалась та самая свистулька. Эта расписная глиняная птичка, которую бабушка как-то купила Ангелинке во время очередной городской ярмарки. Родители тогда сослали Нику с сестрой на выходные к бабушке, а бабушка не собиралась отменять свои планы из-за визита внучек.

На шумном и многолюдном базаре Ангелинка начала ныть сразу, как только они подошли к торговым рядам. Ника, как обычно, стала раздражаться и канючить, чтобы её отпустили погулять одну, потому что бесконечные слёзы и истерики младшей сестры ей приходилось терпеть каждый день по несколько часов. В отличие от бабушки, которую внучки осчастливливали своим присутствием только в выходные. Вот бабушка и купила Нике новый красивый блокнотик, а Ангелинке свистульку — глиняную расписную птичку. Это оказалось большим просчётом — от них теперь шарахались абсолютно все, потому что лёгкие у Ангелинки были дай бог каждому.

От свиста скоро зазвенело в ушах, и бабушка, не выдержав недовольства, выказываемого каждым встречным, повела внучек домой. Мерзкий ненавистный свист преследовал Нику ещё много дней, до того самого момента, когда её терпение лопнуло.

По щекам катились слёзы. Да лучше бы она тогда разбила вдребезги эту дурацкую игрушку. Ангелинка, конечно, закатила бы истерику, и родители бы разозлились, но потом всё бы успокоилось. И ничего бы не произошло. А сейчас, когда сестры нет, Ника много бы отдала, чтобы Ангелинка продолжала свистеть.

Но ведь какое поразительное сходство. Ника подошла к окну, чтобы хоть в слабом свете уличного фонаря рассмотреть игрушку. Действительно, та же форма, и ровно та же роспись — пёстрые цветы-чашечки с витыми стеблями и широкими листьями. И тут Ника догадалась. Никакой мистики тут нет — просто обе свистульки сделал один и тот же мастер.

Недолго думая, Ника поднесла игрушку ко рту и свистнула. Но звук оборвался, потому что сразу же Ника вспомнила, что в спальне находилась не одна. Обернувшись, увидела даже не шелохнувшуюся Женю. Облегчённо вздохнула, снова повернулась к окну.

Со сдавленным криком оступилась и грохнулась на пол.

— А? Что? — Женя, приподнявшись на локтях, крутила лохматой головой.

Но Ника ответить не могла — из горла вываливался лишь сиплый хрип. Она пыталась и не могла отвести взгляд от тёмного окна, из которого на неё секунду назад смотрело тонкое скуластое лицо, мертвенно-бледное, с чёрными провалами глаз и синюшными губами.

— Ты чего? Эй! — позвала Женя.

— Я… — Ника прокашлялась. — Ничего. Показалось.

— А-а, — протянула Женя и снова зарылась с головой в одеяло.

Ника поднялась, завернула свистульку обратно