Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот зал представлял собой огромное помещение с необычно высоким потолком, по той причине, что над ним не было третьего этажа, и потолок его был собственно кровлей, которую поддерживали мощные бревенчатые стропила. Отверстие, через которое выходил дым большого очага, сооружённого возле одной из стен, в дождливые дни прикрывалось деревянной створкой. Через высокие и узкие слюдяные окна проникало не так много света, и зал обычно бывал полутемен — только в дни пиров, которые Раймунд устраивал не так уж часто, сюда вносили пару десятков больших восковых свечей. Каменный пол был всегда усыпан травой, и летом траву меняли каждый день — об этом заботилась Флорестина, а потому в зале стоял свежий запах летнего луга и вянущих скошенных цветов.
Посреди зала тянулся длинный дубовый стол с поставленными вдоль него скамьями и всего несколькими стульями — то и другое было покрыто овчинами, носившими следы пролитого вина и воска. Пара больших ларей, кованый сундук с замысловатым замком да висящий на стене щит с родовым гербом Раймунда Лионского довершали убранство. (Впрочем, хозяину приходилось бывать при дворе короля, и он знал, что замок его величества Филипа-Августа, хотя и богаче, но не намного роскошнее).
Отдав слугам распоряжение готовить дичь к ужину, барон вошёл в зал, на ходу стаскивая кожаную куртку и сбрасывая на скамью охотничий рог и арбалет.
— Приветствую тебя, благородный Раймунд! Судя по всему, охота была удачной?
Этот возглас, прозвучавший в большом пустом зале особенно гулко, привёл старого барона в полное замешательство.
— О, Боже! Эдгар? Откуда ты взялся?
Молодой лионский кузнец поднялся навстречу хозяину. До того он сидел, развалившись на овечьей шкуре, прямо возле холодного, в тот день не горевшего очага. Собираясь в замок, молодой человек, как мог, отмыл сажу со своих рук и лица, снял кожаный фартук и надел полотняную рубаху, которую опоясал широким кожаным ремнём. Этот простой наряд шёл к нему, подчёркивая красоту его мощной фигуры и необычайное для простолюдина благородство лица. Светлые волосы, густые, пышные и длинные, как у рыцаря, опускались локонами на широкие плечи.
Барон, подойдя, обнял юношу за плечи и знаком предложил снова сесть, после чего и сам уселся на пол, на те же овчины.
— Откуда взялся, спрашиваешь? — улыбнулся кузнец, видя полное недоумение хозяина. — Да разве так уж трудно сюда войти?
— Но мост был поднят. И мне никто не сказал, что его опускали.
Эдгар рассмеялся:
— Никто его и не опускал. Ров я переплыл на доске — видишь, даже штаны не замочил, а потом поднялся по стене в том месте, где, как ты рассказывал, сто лет назад сгорела осадная башня бургундцев и, рухнув на стену, оставила на ней столько выбоин. Влезть в этом месте ничего не стоит.
Раймунд только развёл руками:
— Да ты кошка какая-то! Не думаю, чтобы ещё кому-либо в наших краях удалось нечто подобное. И старый олух Жюстен не заметил с башни, как ты лезешь в замок, будто ночной воришка?
— Только не брани его! Да, он меня не заметил, но я ведь лез с той стороны, которой с его башни не видно. Ставь второго стражника, господин барон, если хочешь, чтобы твой замок был неуязвим.
Раймунд Лионский смерил молодого человека взглядом, в котором удивление мешалось с восхищением.
— Я был таким же... Таким же сумасшедшим в двадцать лет.
Эдгар продолжал смеяться:
— Думаю, и в тридцать. Да и сейчас, в шестьдесят два, ты, по-моему, такой же.
— Возможно, возможно, мальчик. Но, боюсь, сейчас мне уже не влезть по стене. Да и прежде у меня не было этакой ловкости. Ты вырос под стать своему прославленному прапрадеду Эдгару Овернскому, герою первого крестового похода. И как мне жаль, как же мне жаль, мальчик, что я не могу объявить тебя наследником нашего рыцарского рода!..
Это восклицание вырвалось у барона против воли. Тут же он быстро посмотрел на Эдгара, опасаясь, что вызвал у него обиду, но молодой человек смотрел на отца тем же ясным и безмятежным взглядом.
— У тебя ведь были наследники. Не твоя вина, что Господь Бог взял их к себе. И ведь ты любил их мать.
Раймунд вспыхнул будто юноша:
— Твою мать я тоже любил. Я бы женился на ней, не будь так упрям покойный король, мой родственник.
— Полно, отец, полно! Кто бы принял женитьбу знатного рыцаря на дочери кузнеца?
— Какое мне дело до чьего-то мнения?! — в гневе воскликнул барон. — Я ни у кого не спрашивал и не спрашиваю, как поступать. Другое дело — король. С ним я связан обетами и клятвой верности — его запрет значил многое. Думаю, у него была мысль женить меня на одной из своих племянниц, которую до тридцати пяти лет не удалось выдать замуж. Слава Богу, она умерла! Вот уж счастье-то было бы — жениться на старухе!.. Ну, а потом заупрямилась твоя мать...
Лицо старого барона при этом выразило искреннюю печаль, и Эдгар улыбнулся ему:
— Мама знала, что тебе это может повредить. И я был уже большой, дед учил меня своему ремеслу, обещал передать цех[8], что потом и сделал... А кто я был бы, даже женись ты на маме? Перед людьми всё равно бастард, незаконнорождённый. А так у меня есть всё, что нужно, да и ты дал мне сколько мог. Только сегодня Луи восхищался, какой я грамотный, как много знаю, как славно дерусь на мечах и вообще заявил, что я мог бы быть отличным рыцарем.
— Луи? — барон оживился. —