Ну или почти всё.

— Я понимаю, — ответила она. — Я согласна. И мне… нужен аванс.

— Однако, какая вы меркантильная особа, — буркнул герцог, вставая, и, повелительно указав на остаток денег, приказал коротко:

— Это ваше. Собирайтесь. Я жду вас в лодке.

— Что, прямо сейчас?!

— Прямо сейчас.

Ранним утром того же дня.

В эту ночь колено болело особенно сильно. И Райнере делла Скала даже подумал, что это какой-то особый знак. Проклятый особый знак! Когда оно так же сильно болело в прошлый раз — нашли первую «бабочку».

Вот и сегодня он проснулся рано, будто предчувствовал. Да и сном это назвать было нельзя, смежил веки, но сразу провалился в какой-то кошмар, и тут же открыл глаза. Оделся, взял трость и спустился в библиотеку, проклиная длинные лестницы фамильного палаццо Скалигеров. Давно ведь уже думал о том, чтобы перебраться в комнаты пониже, у воды. Но, что поделать, правила есть правила: орлы должны селиться на вершинах. И жить на верхнем этаже его обязывало положение. Его комнаты находились под крышей, рядом с огромной террасой-альтаной, на которой выставлены кадки с лимонными и оливковыми деревьями. Откуда можно созерцать восход, водное зеркало лагуны и черепичную россыпь крыш всех семи островов Аква Альбиции.

А жить у воды удел плебеев и пантеганов — огромных крыс, населяющих подмостья рынков и гетто. Вот и приходилось в такие ночи, как эта, когда боль заколачивает в колено адские огненные гвозди, взбираться или спускаться по лестнице не зажигая фонарь, чтобы не попасться слугам на глаза.

Потому что Райнере делла Скала не любил никому оказывать свои слабости.

Зря он вернулся в столицу. В материковой части страны ему было гораздо лучше. Сырость и воспоминания не тревожили адской болью в колене, и призраки прошлого не являлись во снах, вот так, как сегодня.

Райнере покосился на пузырёк с пилюлями — опиум, который прописал доктор. В этих жёлтых капсулах волшебство — избавление от боли…

Но от пилюль в голове становилось гулко и пусто, и хотя боль отступала, но мир размывался, наполняясь нереальными видениями, и терялась острота ума. А Райнере это состояние не любил. И в битве ясности ума против боли пока ещё побеждала ясность ума. Поэтому он вошёл в кабинет и принялся готовить кофе.

Кофе — это лекарство от всех невзгод. И его он предпочитал готовить сам, не доверяя кухарке, слугам и даже монне Джованне — почётной экономке дома Скалигеров. Она, безусловно, умела делать хороший кофе, но дело было не в самом напитке.

Приготовление кофе — это особый ритуал, который всегда его успокаивал и помогал упорядочить мысли. Хруст кофейных зёрен, густой запах, поднимающаяся пенка, тёплая чашка…

Солнце ещё не встало и палаццо Скалигеров был погружен во тьму. Райнере неспешно и тщательно смолол зёрна, развёл огонь и налил в турку воды из кувшина. И когда густой аромат поплыл по комнате, он зажал чашку в ладонях.

Вот теперь можно стоять на балконе, глядя на Дворцовый канал в ожидании рассвета, и, вдыхая бодрящий аромат, думать. В такие моменты он не хотел, чтобы его тревожили. В такие моменты в голове всё расставлялось по местам и будущий день приобретал чёткий и ясный план, которому оставалось просто следовать. Райнере любил, когда все события его жизни укладывались в структуру, которую он для них создал. Сначала завтрак: два яйца, пара тостов с маслом и апельсиновым джемом, свежая газета. Затем он посетит библиотеку Сан-Марко — там для него отложена на сегодня редкая книга, после — палату Совета Семи и рынок Лидо, где его ожидает перчаточник по одному нетривиальному вопросу…

День был распланирован и заканчивался вечерним посещением базилики с тётей Перуджио: сегодня его очередь вести столетнюю синьору на беседу с богом.

Но в это утро его ритуал бесцеремонно нарушил командор Альбано, прислав гонца с новостью, что кто-то из констеблей обнаружил на одной из площадей новую «бабочку». И когда посыльный изо всех сил ударил веслом о колокол, висящий у причала палаццо Скалигеров, вслед за ритуалом на части распался и чёткий план сегодняшнего дня.

Выходит, колено болело не зря.

В этот раз «бабочкой» оказалась контарина — торговка бисером из лавки на мосту Фузери. Там, где рива дель Кальдере встречается с рива дей Фузери, перед мостом есть маленькая площадь — кампьелло Делиси. Всего-то пятачок земли в том месте, где набережные, забранные бутовым камнем, встречаясь, образуют пустой угол. Днём там полно народу, горожане швартуют лодки, лавочники на мосту ведут бойкую торговлю, а вот ночью…

Ночью здесь нет никого, кроме крыс.

Фонарь, закреплённый на носовом крюке лодки, качнулся, выхватив из темноты место преступления и Райнере прищурился, вглядываясь в сумрачный берег.

Она лежала прямо там, на камнях у воды. Как и в прошлые разы, одежду убийца забрал. Но при этом стыдливо прикрыл её наготу жёлтыми лепестками. Руки скрещены на груди, рыжие волосы расчёсаны и разложены вокруг головы прядями, словно лучи солнца. А слева и справа жёлтыми лепестками магнолии выложены крылья бабочки.

В столь ранее утро краски ещё тусклы. Свинцовая вода сливается с серым камнем набережной и тёмными фундаментами домов. Весь город сейчас похож на шкуру пантегана — огромной альбицийской крысы, живущей в подмостьях и подвалах у воды. И посреди этой серости белое пятно тела выглядело чужеродно, будто кричало о том, что ему тут не место.

Райнере выбрался из гондолы, опираясь на трость, перенёс тяжесть тела на здоровую ногу, и направился к людям, толпящимся у края воды, чуть дальше по набережной.

Это уже четвёртая «бабочка». К счастью, газетчики знают только о двух, и, к счастью, ещё раннее утро: люди командора Альбано успеют тут прибраться до появления лавочников на мосту.

Дожу не хватает только ещё одной «бабочки» для очередного скандала. И так в Совете всё уже трещит по швам. Город напуган. Лоренцо в бешенстве, и Райнере обещал разобраться с этим делом, но…

Но вот уже четвёртая «бабочка», а он всё так же далёк от разгадки этих убийств, как и в первый день. И это его ужасно раздражало, заставляя острый ум работать непрестанно, и почти совсем лишив его сна.

Райнере отобрал фонарь у констебля, прошёл вдоль канала, светя под ноги и внимательно разглядывая мостовую. Ясно одно — убили девушку не здесь, как и в прошлые разы. Привезли на лодке и положили на берегу в самый тёмный ночной час. Следов нет, берег сухой. Фонарь на крюке перед аптекой оказался погашен. И скорее всего, никто ничего не видел и не слышал.

Он склонился с фонарём, рассматривая девушку.

Сколько ей лет? Не больше двадцати. Не слишком красивая, среднего роста, худощавая, даже тощая, загрубевшие ступни, на тонких пальцах мозоли… Абсолютно ничем не примечательная. Разве что волосы. Волосы патрицианки, пусть и не настоящего оттенка. Настоящие были тёмно-русыми, и уже прилично отросли от корней.