Всякому в Альбиции известно: нет ничего вернее, чем плохие приметы поутру.

Если на рассвете дорогу тебе перебежит чёрная кошка — считай, утро не задалось. Что-то задумать в такое утро — всё равно, что выбросить в воду. Если до полудня увидишь трёх чаек, сидящих подряд на бриколах* канала, да ещё по левую руку, то день будет псу под хвост. Конечно, если трижды плюнуть через плечо, тогда может и пронесёт. Но если при этом встретишь дедулю Козимо, идущего с корзиной рыбных голов с рынка, то это и вовсе примета хуже не придумаешь. Тут хоть плюй, хоть не плюй — неделю удачи не видать.

А когда всё это случается разом?! И кошка, и чайки, и дедуля Козимо…

И к гадалке не ходи — это будет паршивый день!

Так оно и вышло.

Окно в лавку оказалось разбито.

— О, Мадонна! Во имя всех святых! Да чтоб тебя! — воскликнула Дамиана, остановившись на рива дель Карбон, прямо у входа в собственную лавку.

Поставила цветочный горшок с геранью на мостовую и принялась рассматривать осколки стекла, валявшиеся повсюду. От её прекрасного витража с алым венком из роз на зелёном поле остались только острые стеклянные зубы, торчавшие из рамы по всему периметру.

Она осторожно заглянула внутрь, стараясь не порезаться, и произнесла в сердцах:

— Да пропадите вы пропадом, синьор Ногарола!

Осколки валялись и на полу лавки, и на столе, а часть их попала даже на прилавок — в плошки с анисовым семенем и пажитником, отчего пряности разлетелись по полу. И глядя на это безобразие, Миа сначала ужасно разозлилась, а потом, конечно, расстроилась, да так, что едва не расплакалась. Топнула ногой, но и только-то.

Что может сделать лавочница против могущественного герцога Ногарола?

От злости и бессилия хотелось взять весло… нет, даже не весло… Лучше взять макрель*, жирную такую макрель, с растопыренными иглами плавников и острой головой, из тех, что продаёт дедуля Козимо на углу Рыбного рынка, найти герцога Ногарола и ударить его этой макрелью прямо по лицу. Ударить что есть силы, а то и вовсе столкнуть в канал. И если где-то в этом мире есть справедливость, то в такой момент она бы точно восторжествовала.

Вот только добраться до герцога Ногарола ни с веслом, ни с макрелью и думать нечего! Уж слишком много охраны у входа в его палаццо. И его сикарио* с мордами бульдогов, что повсюду сопровождают герцога, разумеется, и на пять шагов не подпустят её к нему ни с веслом, ни с макрелью, ни просто так. А значит, справедливости нет.

Оставалось только топнуть ногой и пожелать проклятому герцогу однажды повстречаться с Зелёной девой в полнолуние где-нибудь на Дворцовом канале. Пусть бы хвостатая утащила его в самую тину!

На первый взгляд могло показаться, что окно разбили случайно. Зацепили багром или веслом проплывающие мимо гондольеры*, везущие пьяных гостей. Такое нередко бывает на канале в дни больших праздников. Но только не в этот раз. В этот раз на полу посреди россыпи пажитника Миа увидела булыжник, обмотанный куском красной тряпки.

Предупреждение.

И это было уже второе предупреждение, что герцога Ногарола не остановит строптивая торговка, не желающая продавать свою убогую лавку за бесценок. Именно так он и велел передать через своих сикарио. Или с этого месяца она платит тройную цену за ренту земли, или убирается восвояси.

Сначала ей бросили под дверь связку петушиных лап, и это было первое предупреждение, теперь вот камень в красной тряпке. И если она не заплатит, третьим предупреждением будет поджог, в этом она нисколько не сомневалась.

Синьор Ногарола входит в Совет Семи и давно нацелился на рива дель Карбон. Город растёт, и эта улица стала необходима ему, чтобы расширить богатый район — сестьеру* Карриджи. А для этого нужно всего лишь выселить отсюда мелких лавочников да бедняков, обитающих тут с начала времён. И большинство уже уступило жесткому натиску крутолобых сикарио герцога, но Миа уступать была не намерена.

Эта лавка — две комнаты одна над другой, соединённые винтовой лестницей — всё, что у неё есть. Маленький балкон с цветами в горшках, этот витраж с розами и шар на цепи, оклеенный кусочками зеркал и менского кварца, чтобы сиял от уличных фонарей, завлекая клиентов в лавку — всё это мамино наследие. И проклятый Ногарола собирался его отнять.

Здесь Дамиана продавала благовония и специи, и здесь же гадала на картах и кофейной гуще. Того, что приносила лавка и гадание, до этого момента хватало чтобы сводить концы с конами, но с новой рентой об этом нечего и думать.

— Миа! Дамиана! О, Святая Лючия, тебя что, ограбили?! — разнёсся над водой звонкий голос.

Миа вынырнула из разбитого окна, обернулась и увидела Николину — торговку зеленью, что каждое утро проплывала мимо её лавки по рива дель Карбон. Её лодка мягко ткнулась носом в деревянную балку, обмотанную веревкой, и споро подтянув корму багром, Николина набросила петлю на столбик для швартовки.

— Ах если бы! Да только нет воров хуже патрициев*! — воскликнула Миа, отбрасывая носком туфли осколки стекла в сторону. — И день ото дня всё хуже и хуже! Полюбуйся на этот разгром! — всплеснула она руками. — На прошлой неделе разгневанный синьор Барбиано расколотил мой шар над дверью, а теперь ещё и вот это!

— А что Барбиано? С чего он разбушевался-то? Разве его жена осталась недовольна? Она же тебе заплатила? — спросила Николина, доставая корзину яблок и ставя её на брусчатку. — Как заказывала, лучшие яблочки. Салат?

— Два пучка. Конечно, заплатила! — произнесла Миа выбирая яблоко покрупнее.

— А чего же тогда не так? Зачем он разбил твой шар? — торговка указала пальцем на сиротливо свисающую над причалом цепь.

— Да видишь ли… Не понравилось ему то, что я ей тут говорила. А вот не нужно было его жене приходить с подругой, — развела руками Миа. — Разве я виновата, что её подруга так внимательно слушает и так много болтает? Жена синьора Барбиано наставила ему рога с его другом. Её подруга всё узнала и ему рассказала, потому что сама хочет запрыгнуть к нему в постель. А его друг неровно дышит к его жене. И теперь весь город об этом знает! А виноват кто? Конечно, Дамиана! Шар теперь заново делать! И обойдётся в десять дукатов, а витраж и вовсе в сто! — воскликнула она, забирая салат.

— А Барбиано-то с чего припёрся? Из-за жены что ли? А ты-то тут при чём?! — удивлённо спросила Николина. — Латук?

— Один пучок. Да! Сам Барбиано и прискакал как ужаленный! И всё кричал, что нужно снести моё богомерзкое заведение, потому что я оболгала честную синьору и всё придумала! Что это я распускаю слухи про честных патрицианок! И вот, извольте — расколотил веслом шар! А теперь вот окно! Но окно — это уже Ногарола, чтоб ему упасть в канал! Решил снова меня припугнуть! — она взяла латук и обратилась куда-то в сторону мутной воды: — Желаю вам здоровья, синьор Барбиано, и вам герцог Ногарола, а ещё сырых газет и скисшего молока поутру на завтрак! А щавель есть?