— Я предупреждал, Бэмби. Теперь играем по моим правилам, — рычит в волосы и запястья одной своей лапищей перехватывает, тут же лишая меня верхней части белья.

Руки мои отпускает и своими, теперь свободными, по рёбрам ведёт.

Выше.

К затвердевшим соскам, которые между подушечками перекатывает и сжимает чувственно, пахом сильнее к моим ягодицам прижимаясь, чтобы я желание его ощутила.

Дикое и неконтролируемое.

А ещё пугающее, потому что размеры можно даже сквозь несколько слоёв ткани ощутить.

Глупо было думать, что там природа могла обделить этого мужчину.

Он же огромный. Я сейчас ещё чётче это понимаю. Особенно когда его ладонь поперёк моего живота ложится, почти полностью его закрывая.

Одной рукой продолжает грудь сжимать, а второй ниже ведёт, пальцами ловко трусики цепляя. Стянуть хочет, но они в подвязках путаются.

И снова это хищное рычание вперемешку с обжигающим дыханием, которое шею жжёт до мурашек по всему телу.

— Сама снимай всё это, пока я не порвал. Чулки можешь оставить, — повинуюсь. Расстёгиваю пояс и стягиваю бельё по бёдрам.

Приходится слегка нагнуться, от чего ещё сильнее вжимаюсь в каменную эрекцию ягодицами.

Кажется, он становится ещё твёрже.

Желание наше, одно на двоих, усиливает. У меня ноги подгибаются, когда его пальцы уже без всяких преград во влажность мою скользят. По точке чувствительной кружат, стоны новые из меня вырывают, хрипы и частое дыхание.

— Влажная… — ухмыляется довольно, когда смазкой моей кожу пачкает. — Но всё равно недостаточно для меня.

А после этих слов он топит меня в своём безумии, когда мужские пальцы настойчивее ласкают между ног — откровенно, жёстко, до ярких волн перед глазами — а губы на моей шее выписывают совершенно невероятные, пульсирующие сладкой болью узоры.

И в этот момент я забываю о существовании моей чёртовой жизни.

Это настолько хорошо ощущается…

Личная маленькая смерть.

Мне даже в себя не дают прийти.

Мужчина сразу толкает меня на матрас, прижимает своим невероятно тяжелым телом сверху, вклиниваясь между моих бёдер.

Пальцами в моей же смазке по губам проводит, в рот их толкает, глубже, почти до самого горла.

— Прогнись, девочка, давай же. Предложи мне себя, — дыхание шею опаляет до ожогов, ладонь на горло уводит, надавливает так, чтобы грудью вжалась, свободной рукой по заднице ударяя.

Всё делаю так, как он сказал. Открываюсь ему. Ноги бесстыдно раздвигаю, смущение своё под волосами пряча.

Дышу часто, насильно воздух губами хватаю, чтобы не задохнуться в этих руках сильных, которые каждый сантиметр ощупывают.

Гладят, надавливают, сжимают до вскриков.

Хнычу, когда ягодицы под шлепками вспыхивают. Всхлипываю над последним, особенно сильным ударом и руку назад увожу, стараясь кожу покрасневшую прикрыть.

— Какая умная девочка. Сама знаешь, что делать нужно, — по-своему мой жест понимает, штаны свои спускает, каменный ствол мне в открытую ладонь вкладывая. — Подрочи мне своими пальчиками.

Грубо. Прямо. Без лишних иллюзий.

Использует меня, реакциями ответными забавляясь.

Рука тяжелая на ягодицу ложится, в сторону тянет, пока я ладонь вокруг его члена подрагивающего оборачиваю и послушно по твёрдой длине пальцами двигаю, сжимая сильнее, когда он своими подушечками плоть чувствительную задевает.

Скажи ему, дурочка. Потом поздно будет.

Только вместо этого я губы сильнее кусаю и ладонью жёстче скольжу по горячему стволу, стоны пряча от его ушей.

Треск чулок оглушает. Он специально резинку пальцами подцепил на бедре и ткань тонкую разорвал в нескольких местах, так резко отпустив, что кружево болезненно ударило по нежной коже.

— Зачем…

— Мне нравится, Оленёнок. Развязно и грязно. Глупо было думать, что они уцелеют, — хрипит в затылок, бёдрами резче толкаясь в мою ладонь, проскальзывая дальше, чтобы головка ягодиц коснулась. — Руку убери. Достаточно.

Теперь уже без преград членом ко мне прижимается. По влажности скользит, смазку растирает, каждый раз ударяя в чувствительную точку, пальцами соски терзая.

Грудь в ладони сжимает, на локти упирается по обе стороны от моего тела, колени расставляя шире, заставляя меня ещё больше ноги развести, чтобы ему удобно было.

Мышцы немного ноют, но я обращаю внимание лишь на тяжесть внизу живота, которую с каждой секундой сильнее скручивает.

Щекой к моей голове прижимается, зубами мочку царапает, ладонь в матрас упирая.

Поздно.

Я чувствую, как головка складочки раздвигает.

— Пожалуйста…

Зачем эти просьбы?

Чтобы прекратил? Перестал меня мучить?

Прекратил насаживать меня на свой мощный раскаленный ствол?

Или…

Я сама не знаю.

Стараюсь прислушаться к новым ощущениям, привыкнуть к размерам внутри меня, которые на стенки давят отголосками ноющей боли.

— Такая тугая… Придётся немного потерпеть, когда я войду в тебя.

Что…

Он ещё не..?

И я понимаю, что тогда ещё не было поздно.

Вот он — тот самый момент, когда путь назад отрезан. Точка невозврата.

Когда настолько резко между ног остротой простреливает, что в считанные секунды всё переворачивается на сто восемьдесят.

С удовольствия на мощные глубокие удары, от которых у меня перед глазами помутнение, а ногти матрас царапают в жалкой попытке выпустить из себя боль от каждого жёсткого толчка внутри.

Я даже говорить не могу. Не могу попросить его остановиться, дать мне время, потому что вместо слов из меня одни лишь стоны вырываются, которые мужская ладонь глушит.

Он лишь глубже входит. Беспощадно врывается частым темпом, вколачивается, желая войти на всю твёрдую длину, шею мне пальцами сжимает до мгновенно вспыхивающих на коже отметин.

Впиваюсь в его предплечье, прорываю ногтями кровавые лунки, а в ответ мне лишь тяжелое рычание рядом с ухом.

Настоящий зверь. Хищник из преисподней. Вцепился так, что хватка его рук ещё долго будет сходить, выстреливая мне в сознание картнками о, правда, грязном животном сексе, воспоминания о котором невозможно будет из памяти вытравить.

Я настолько сейчас принадлежу ему, что всю оставшуюся жизнь буду вспоминать о шершавой мозолистой ладони на моём горле.

Горячая девочка.