Тюне Якобсен: Нет.

Председательствующий: Гуннар Ларсен, вы признаете себя виновным?

Гуннар Ларсен: Нет.

Председательствующий: Я прошу обвинителя продолжить обвинение.

Обвинитель: Высший суд! В настоящем судебном разбирательстве нет нужды останавливаться и подробно обсуждать те несчастливые для нас обстоятельства, что привели страну к оккупации 9 апреля 1940 года. Мы были мирной страной, мы прилагали все усилия, делали все возможное, чтобы не оказаться втянутыми в опасную игру противоборствующих сил. Мы были демократической страной, где превыше всего ценилось право. Наше правительство было правительством, выражающем волю народа, волю большинства. И это большинство, равно как и меньшинство, хотели одного — соблюдения нейтралитета во внешней политике, соблюдения любой ценой, даже во время военных действий.

Вся наша внешняя политика была направлена на то, чтобы держаться в стороне от международных неурядиц. Наши представители в Лиге наций вели себя крайне осторожно. Когда темные тучи стали сгущаться над Европой, эта осторожность удвоилась, и ничего в том нет предосудительного, что мы всячески избегали провоцировать нашего могущественного соседа, Германию. Провоцировать, говорю я! Словно зайцы, попрятались мы в норку и пытались по возможности вести себя тихо и неприметно.

Германия предложила нам пакт о ненападении, и мы его подписали 31 мая 1939 года. Нельзя сказать, чтобы это нас как-то успокоило, ибо не приходилось сомневаться — третий Рейх придавал мало значения подобным трактатам, хотя охотно ставил под ними свою подпись. Но все же при желании можно было рассматривать пакт как дружески протянутую руку. Или можно было еще интерпретировать пакт о ненападении как некое признание того, что Германия не имела агрессивных планов относительно северных стран. Вот почему оккупация Дании Германией 9 апреля явилась для нас всех таким сокрушительным ударом.

Но если честно говорить, событие это, конечно, не было уж столь неожиданным для нас; руководящие политики и государственные деятели на ответственных должностях давно уже предчувствовали, что грядет. Доказательств было предостаточно. Вопрос о том, возможна ли была иная политика, могущая предотвратить 9 апреля, или возможно ли было сопротивление, не подлежит обсуждению на данном процессе. Важен сам по себе факт — 9 апреля мы оказались один на один с мощной военной державой, и правительству ничего не оставалось как при сложившихся обстоятельствах примириться с оккупацией страны, принять ее за неизбежную данность и попытаться создать для своей страны и для своего народа приемлемые условия существования.

В меморандуме, который рано утром 9 апреля немецкий посланник в Копенгагене Ренте-Финк передал датскому правительству, немецкое правительство заверяло, что «Германия не имела намерения в данный момент или позднее нарушать территориальную целостность или политическую независимость Королевства Дании», и тогдашний министр иностранных дел Мунк ответил от имени датского правительства:

«Господин посланник,

правительство Королевства Дании ознакомилось с документами, которые вы вручили мне сегодня утром.

Оно обратило внимание, что немецкие войска вступили на территорию Дании, не выказав никакой враждебности, а также что немецкое правительство своими действиями не имело намерения в данный момент или позднее нарушать территориальную целостность или политическую независимость Королевства Дании.

Датское правительство принимает к сведению настоящий меморандум и обязуется регулировать отношения в стране в сложившейся ситуации — в ситуации оккупации страны. Между тем правительство выражает все же серьезную озабоченность по поводу нарушения датского нейтралитета».

Обещание немцев соблюдать национальный суверенитет Дании составило правовую основу акта оккупации, что было весьма важно для датской политики. С другой стороны, было не совсем ясно, каким образом можно себе позволить «регулировать отношения в стране в сложившейся ситуации — в ситуации оккупации страны». Предположительно, что для датчан речь могла идти исключительно о военном регулировании и что любая попытка прямого политического вмешательства с немецкой стороны должна была категорически отклоняться.

Поэтому мобилизация и сплочение национальных сил для противостояния предполагаемым немецким требованиям стали насущной необходимостью. Первая мера в этом направлении была принята 10 апреля, когда в социал-демократическое правительство вошли шесть министров без портфеля, а затем при формировании коалиционного правительства 8 июля 1940 года, когда кроме министров, представителей четырех «больших» партий, были включены три министра-неполитика, а именно: Скавениус как министр иностранных дел, Гуннар Ларсен как министр общественных работ и Харальд Петерсен как министр юстиции, год спустя его сменил на этом посту Тюне Якобсен.

Не будет преувеличением, если мы назовем тот день и тот час, когда эти неполитики вошли в состав правительства, роковыми. Но еще более роковым оказался для нас факт, что внешняя политика нашей страны попала в руки Скавениуса. Стаунинг к тому времени был пожилым человеком, он не в силах был противодействовать самодержавной, я бы сказал, диктаторской, политике Скавениуса. В нормальных условиях пост министра иностранных дел в маленькой стране, каковой является Дания, не представляет ничего значительного. Мы не участвуем в большой политике; наш внешнеполитический курс традиционно ясен и неизменен. Но в нынешних условиях, когда мы оккупированы враждебной державой и когда все переговоры с ней ведутся через министерство иностранных дел, понятно, что роль министра иностранных дел непомерно возрастает, он превращается в некого вседержителя.

Известно, что, как только Скавениус вошел в правительство Стаунинга, он сразу же выступил с заявлением, одобренным всем коалиционным правительством. Вот его содержание:

«Вступая на пост министра иностранных дел, считаю себя вправе высказать несколько соображений по поводу внешней политики Дании. Для ясности дела проведу параллели между соотношением сил в первую мировую войну и нынешнюю.

Для небольшого государства во все века было важно держаться в стороне от борьбы великих держав. Конкретно для Дании это значило — ни при каких обстоятельствах не вступать в конфликт с великим соседом на юге. Политика Дании находила понимание и поддержку со стороны Германии как во время первой мировой войны, так и в настоящей, с той лишь разницей, что стратегические планы существенно изменились.

Учитывая это различие, сопоставим августовские события 1914 года и апрельские нынешнего года. В обоих случаях цель немецкой политики заключалась в том, чтобы не допускать Данию к участию в военных действиях, так как страна в силу своего географического положения прикрывала на Балтийском море фронт против Англии. Изменение стратегии сказалось в изменении стратегического принципа, ставка теперь делается на немецкие сухопутные и воздушные силы, тогда как в первую мировую войну все решал в основном немецкий флот. Здесь следует подчеркнуть, что присутствие немецких военных войск на территории нашей страны — даже если оно проходит без особых трений — по совершенно естественным причинам не совсем понятно датскому народу. Но в первую мировую войну пребывание в наших водах немецкого флота не позволило