Он стремительно вывел в воздухе несколько знаков, и на этот раз Сун Юньхао не узнал ни одного.

У коня не было настоящих глаз, но вдруг показалось, что он покосился в их сторону.

— Отчего он тебя слушается?

— Я последний, кто кормил его кровью, — прошептал Чжан Вэйдэ и тут же повторил почти криком: — Уничтожь!

Конь медленно поднял тяжёлое копыто, подождал миг и опустил его на лежавшее на полу перевёрнутое зеркало. Почудилось, будто ничего не происходит, — но зеркало вдруг задрожало и начало медленно терять форму, точно его погрузили в раскалённый горн. А вслед за зеркалом начало расплавляться копыто коня.

— Что он делает? — пробормотал Сун Юньхао. — Он сам так в конце концов исчезнет.

— Наверно.

— Наверно? Ты не знаешь, что творится?

— Я вспомнил, что их можно призвать для защиты, если накормить кровью. А у меня как раз свежая кровь на повязке.

Он пошатнулся, будто нога заболела сильнее оттого, что он про неё вспомнил. Сун Юньхао подхватил его под локоть, и так они стояли оба, заворожённо глядя, как могучее тело коня постепенно теряет форму. Перед самой гибелью он посмотрел на них ещё раз.

Чжан Вэйдэ тихо шмыгнул носом.

— Было б лучше, если бы могли ещё и уехать верхом.

— Больно многого хочешь.

Сун Юньхао подошёл к луже расплавленного металла, которая на глазах уменьшалась, — бронзы теперь осталось ровно столько, сколько могло остаться от зеркала и маленькой, с ладонь фигурки. Жара не было.

Чуть поколебавшись, он взял в руку бесформенный комок — холодный, тёмный.

— Конь не изгнал тьму, — сказал он задумчиво.

— Он не может, — вздохнул Чжан Вэйдэ. — Он сам примерно того же свойства. А теперь они слились воедино.

— Но конь хотя бы не вредил.

— Зеркало тоже, если его не трогать. Не знаю, чем она его пробудила. Кровью. Или страданием.

* * *

— Я слышала разные байки, — сказала лисица задумчиво.

Она сидела на огромной яблоневой ветке, пока Сун Юньхао закапывал могилы.

Утро было серое и туманное, но вчерашняя муть развеялась. На рассвете Сун Юньхао сжёг шкуру и несколько корней и сухих сучков, которые остались от демоницы, потом нашёл среди хозяйственных пристроек лопату и отправился в сад. Земля была чуть влажной от дождей, но совершенно обыкновенной, в ней копошились толстые, тоже совершенно обыкновенные червяки, и глядеть на них было радостно.

Сун Юньхао побросал в неглубокие ямы трупы и шпильки госпожи Лю вместо тела. От древнего скелета с медвежьими когтями не осталось и следа. Это было странно; пожалуй, плохо, но сил огорчаться у него тоже не осталось. Кусок тёмной бронзы он замотал в скатерть и привязал к спине: просто бросить его или даже закопать в землю без обрядов было слишком опасно.

Лисица тоже объявилась на рассвете, прямо как приличная барышня, а не нечисть, долго возилась на кухне и ругалась, что вся еда загажена гнилью.

— Куда как весело помирать от голода в доме, битком набитом едой! — объявила она скорбно и зачем-то уселась над головой у Сун Юньхао.

Чжан Вэйдэ, который от него в принципе не отлипал, сидел на расшитой подушке, вытянув больную ногу. При дневном свете лицо у него было совершенно серое, но глаза жизнерадостно блестели.

— Байки про Падалицу? — переспросил он с интересом.

— Угу. Слышала, как она появилась, — сказала лисица. — Муж с ней развёлся оттого, что она была бесплодна, и отослал к родителям. Но в ночь его свадьбы с новой женой первая жена повесилась в саду. А перед смертью прокляла их тоже бесплодием, чтобы ни плоды не рождались, ни дети. Но одного проклятия ей, видно, было мало — она и после смерти не унялась, стала заражать землю.

— Где это было? — спросил Сун Юньхао.

— Не знаю.

— Грустно, — Чжан Вэйдэ уткнулся подбородком в скрещённые руки.

— Дура она, — отмахнулась лисица. — Я бы мужа загрызла и не стала б вешаться. Тьфу, делать нечего! Давайте говорить о красивом. Например, как красивы мускулы брата Суна, когда он размахивает лопатой!

Сун Юньхао рубанул лопатой по ветке, на которой она сидела.

Лисица спрыгнула вниз.

— Вот ведь ублюдок, — сказала она — впрочем, беззлобно.

Она стояла перед ним и яростно причёсывалась пальцами вместо гребня. Сун Юньхао заметил, что её человеческие ногти обкусаны почти до мяса, как у тревожного ребёнка.

На ногах появились туфли — видно, сняла с убитой служанки.

Он полез за пазуху, отсчитал пять лянов.

— Это зачем? — спросила лисица подозрительно.

— Купишь курицу. Или помаду. Почём мне знать, что тебе нужно? — Он обернулся к Чжан Вэйдэ. — Прости. Я помню, что обещал тебе всё, но ей тоже причитается. Я потом верну тебе долг.

Чжан Вэйдэ беспечно улыбнулся:

— Глупости. Просто раздели деньги на троих.

Сун Юньхао, подумав, кивнул и сказал лисице:

— Если завтра получу вторую половину, дам тебе ещё пять. Приходи на постоялый двор «Фэнфань».

Лисица сунула монеты куда-то в глубокий вырез платья, не отводя от Сун Юньхао подозрительного взгляда, поддёрнула сползшую с плеча кофту и стремительно испарилась, так ничего и не сказав.

Чжан Вэйдэ вдруг страшно покраснел, когда брал свою долю, и стал запинаться, благодаря.

— Ты бы лучше возвращался, — сказал Сун Юньхао. — Не хватит ли с тебя уже приключений?

— Мне некуда, — отозвался Чжан Вэйдэ еле слышно.

— Отчего же не вернуться к наставнику на эту вашу гору?

— Там только могилы.

Сун Юньхао неловко буркнул: — А, — и не догадался, что ещё прибавить.

«Кладбищенское дитя», — сказала Падалица. Наверно, не просто сиротство она имела в виду. Сун Юньхао слышал, что бывают дети, рождённые в гробу от мёртвой матери, но не верил до конца, что это правда. Или дело в другом?

— Прости, что совсем не помогаю, — сказал Чжан Вэйдэ. — Я умею очень хорошо подметать, честно, а копать не очень.

Сун Юньхао усмехнулся.

— Я этому рад.

— Рад?

— Рад, если ты и впрямь не держал в руках лопату. Значит, гробницы тебя не учили грабить.

— Нет же! Я просто немножко знаком с Линем-Мумией.

— Ещё ты говорил, что здешний.

— Ну… не совсем. Но я знаю город, — заверил Чжан Вэйдэ, стремительно предугадав следующий вопрос. — Тебе показать постоялый двор?

— Я там уже был. Покажи мне лучше баню.

* * *

На следующую ночь боль отомстила ему вдвойне.

Сун Юньхао ничего не помнил о том, что случилось после наступления темноты, ничего, кроме обжигающего жара. Боль была так сильна, что ему даже не привиделся в бреду молодой господин.

Утром Сун Юньхао разлепил глаза и обнаружил, что ему в