– Понятно. Ладно, твою ногу я видел, и одну, и другую, заготовки у меня есть, шило вот оно, дратва – вот она… и гвоздики на подметки… Голенища помягче, аль поплотнее?

Хвак затруднился с ответом и просто кивнул, в надежде, что сапожник сам поймет кивок лучшим образом.

Тесна была конурка ремесленника, толком и не повернуться. А живет, судя по его словам, почему – то в другом месте, не здесь. Ну так ведь и Хвак не в горнице у себя урожай выращивал…

Пахло мертвыми кожами, почему – то дегтем… Все пространство лавки – она же и мастерская – было сплошь завалено предметами, большинству из которых он, Хвак, и названий – то не ведал. Темновато здесь… и дыханию вроде как тесно. То ли дело у него на пашне: воздух, простор… Нет. Никогда больше не вернется он к пахоте, коли обещал. А кому он этакое обещал? – Да самому себе! И разве есть клятва прочнее!?

– Хорошо. Ты… это… чего столбом стоять? Свет мне застишь. Вон, сядь вон туда, отдохни. Тулка! Воды принеси господину прохожему! И мне заодно… Во – от… На, попей покуда, а я мигом…

Сапожник вздрогнул – аж вода из кувшина выскочила – настолько лютым вдруг стал взгляд у толстяка! А такой простяга с виду! Неужели на татя нарвался? Ох, никогда нельзя бдительности – то терять!

– А – а, пресветлый господин, прощеньица просим! Тулка! Сдачу принеси! Быстрее!..

Хромая припадочная сестра сапожника ни на что не годилась, кроме как на посылках служить, да деньги стеречь… Зато в главном, в денежном сбережении, Тулке можно верить как себе самому – цепкая, памятливая, считает лучше иного жреца! Принесла сдачу и, повинуясь тревожному знаку старшего брата убралась прочь, да не просто так, а с толком…

– …Вот, господин… Как прикажешь тебя величать?

– Ну… Хвак. А чего?

– Пресветлый господин Хвак! Полукругель, два больших медяка, медяк… и полумедяк, и еще один – вся сдача до пылинки! А уж сапоги выйдут – не сомневайся: год камни топчи – не сносишь!

Странно и тревожно Хваку видеть переменчивость этого сапожного скорняка: то он так обращается, то этак. Совсем, как подлая Хавроша! Небось, затеял что – то против него! Точно! Вон – и кувшин с водой предложил. Ясен день! Но пить и впрямь хочется, а сапожник – хлипких статей и один сидит, без сообщников. Хвак крепко решил про себя: быть начеку, попить необходимую малость, ни в коем случае не спать, а на этого самого Шмеля поглядывать бдительно, чтобы не тово… Как только он почует, что сей Шмель по Хаврошиной тропинке пошел, то сразу его… И бежать со всех ног. Эх, в деревне жизнь была куда как мягче и спокойнее!

Семь потов предсмертного ужаса сошло с бедного сапожника, прежде чем стачал он этому страшенному бродяге обещанные сапоги. И терпит ведь земля этаких разбойников: им – что убить, что воды попить. Неспроста он взбесился, когда с него плату вперед взяли… Ну а теперь – то уж что лютовать: Тулка с кругелем убежала, а если лавку с верстаком грабить – да тут и взять нечего, на малый медяк не наберется. И все равно – томительно! Вот же – прислали боги заказчика! Что там Тулка – уснула, что ли?

Тем временем, на радость сапожнику Шмелю и по навету обеспокоенной Тулки, сунул свой нос в мастерскую местный страж, по прозвищу Орех, поздоровался со Шмелем, бдительно обозрел незнакомого посетителя… Шапка есть, без ошейника, без следов ошейника, голодранец, ноги в пыли, розыскных примет на нем не видно… Зряшная тревога, все здесь по – доброму – эвон какой тюфтяй!.

– А чегой – то ты цепью – то подпоясан, мил – человек? Али кушак да пояс бокам жестковаты кажутся?

Хвака сей вопрос врасплох застал, он стражу кивнул, а как ответить, чтобы правильно было, не знает… Одно хорошо: коли страж здесь – не обманут его, не окрутят порошками да заклятьями.

– Или ты странствующий подвижник, грехи замаливаешь?

И опять Хвак молча кивнул, нужных слов не найдя в ответ. Ох, невежливо со старшими эдак – то…

– Ну – ну. И за нас грешных помолись, не забудь. Это… слышь, Шмелище, зайду завтра, подметка одна в пух и в прах растрепалась, подновишь?

– Да обе подновлю, хоть сегодня, сударь ты мой высокий, светлость ты моя Ореховая! – возликовал сапожник, уразумев, что миновала гроза и теперь он под надежной защитой! И подметки он подновит, и винца Ореху поднесет, и сам приложится, и вместе песни попоют… Ох, хороша жизнь. А этот – тоже – ишь, как в глазенках огонь – то поугас, теперь, небось, не ограбит… – То есть, подкую так, что обпляшешься!

– Я те дам – светлость! Светлости на конях да в каретах, да по замкам, на бархатных скатерках сахаром хрустят, а мы люди простые… Ладно, пойду… Крикнешь, если что.

– Ну, вот и готово, господин Хвак. Меряй, да и того… пора мне лавку закрывать, да по делу кое – куда сходить. А притопни, не стесняйся, пол каменный – что ему сделается?

Притопнул Хвак, сперва осторожно, потом смелее… правым сапогом, левым…

– Ну, что?

– Угу, хорошо. Навроде как мизинцам тесновато, поджимает их…

– Так обомнутся, первую надевку всегда так! И это… Ты бы ноги прополоснул, не то грязь… пыль кожу разъест, волдыри появятся. А разбогатеешь – на портянки раскошелься. Ты думаешь – что, дворяне да купцы с жиру бесятся, коли портянки носят? Нет, господин мой Хвак, это они от ума и с расчету: ногам в портянках удобнее, радостнее. А то – купишь? У меня как раз есть запасец, четыре погонных локтя, ткань – чистый лен, для весны и лета – самое что надо. Сейчас пополам раздерну – ровно две портянки выйдет? А? Я мигом…

– Погоди. – Нахмурился Хвак, глядя в ладонь, на медь с серебром, что от покупки сапог осталась… С одной стороны жалко ему на такую дурь с деньгами расставаться, а с другой стороны… праздник – так праздник!.. – Дороги ли портянки твои?

– Дак… это… полумедяк. Во что обошлось, за то и отдаю, от сердца ведь, не для наживы!

– За обе портянки полумедяк? Или за каждую?..

Уж как хотелось осмелевшему сапожнику сказать сему увальню: «за каждую»! Лихие да бродяжные люди ведь цены деньгам и добру не знают, все одно спускают без толку… Заплатил бы. Но вспомнил Шмель бешенство во взгляде Хваковом и опять обмер, уже по памяти… Пусть подавится, ибо и за сию сегодняшнюю прибыль хвала всем богам. А главное счастье – что жив и невредим остался.

– За обе, мил – друг Хвак, за обе, мы ведь люди хотя и бедные, а до последнего гвоздика честные! Берешь?

– Гм… ну… тогда… – Хвак выковырнул из кучки полумедяк – его – то он знал – и со вздохом протянул сапожнику. – Тогда я в корыте, что во дворе, ноги сначала сполосну, да тогда и надену портянки. Утром в ручье омывался, аж замерз, да пыль дорожная – она ведь от тела не отвяжется, заново пристала. Подождешь малость?

– Подожду, конечно подожду, господин мой Хвак! Обтирку даже дам, а сам полотно пока на ровные половинки разрежу…

Взаимная выгода умиротворила сердца участников сделки, оба уже и не вспоминали о своих подозрениях и страхах, вдобавок и день стоял неплох – теплый, приветливый, с мягким ветерочком… Разойтись быстро не получилось: Хвак, забыв даже про голод, третьи сутки терзавший внутренности, пыхтел и потел – запутался в коротких портянках, ну никак ему, опыта ведь нет! Пришлось сапожнику его учить, показывать на себе, да еще каждую ногу по отдельности: эту справа налево окукливать, а эту наоборот! Наконец, Хвак поймал правильные движения, опять разулся, еще раз лихо навернул обе портянки, притопнул сапогами в землю…