Тяжелой тучей под крышей повисло угнетающее молчание.

– Мда… не к добру все это, ох, не к добру, – продолжил дед после размышлений. – Да еще и очередной недоим приключился… Сын, я хочу, чтобы ты занял мое место. Когда придет мытарь, я назову твое имя.

– Нет, – буркнул Юр, не поднимая глаз на Люта. – Нет, отец. Я не стану этого делать.

– Успокойся. Это уже свершилось, и чуда не произойдет. Я доживаю последние дни и хочу быть спокоен, что этими баранами есть кому править.

– Но, отец…

– Не нокай. Я сказал свое слово, сын. Просто мне не повезло, слишком много народилось у нас мальчиков. Три года кряду больше двух десятков молодняка в каждой деревне, а на Озерске в том годе аж двадцать семь человек было за раз. Жениться всем охота, женилки-то, небось, чешутся, вот и строят, стругают, а до сева и добычи дела нет, где же тут свою норму в общину сдать? Да и непривычны еще, из-под батькиного крыла токо. Охо-хо… Но, ничего, эти-то уже почти оперились, а год-другой, так и вовсе на крыло встанут. Так что, сынок, ты долго жить будешь, если сам дров не наломаешь от дурной головы. Но Котовы скудоумием не страдают, – и подмигнув внуку, он улыбнулся. – Справится твой батька, не боись.

– Не смогу я, Бать. Пойми.

– Сможешь! Не перечь мне!

Поглядев на недоумевающее лицо мальчишки, дед пояснил:

– Староста, трижды не сдавший имперский налог, обязан покинуть свой пост… через казнь. Казнь приводит в исполнение тот, на кого староста перекладывает свой пост. Вот так-то, внучек… Пять человек в обмен на полтыщи.

В душе у Взрывника словно что-то вырвали, словно кус мяса из тела. Он готов был уже заплакать.

– Но… но, как же так? Так ведь неправильно, так нельзя! – хоть и старался сдержаться, но слеза выступила, и мальчишка быстро смахнул ее рукавом, при этом шмыгнув носом.

– За все надо платить, запомни. И всему есть своя цена.

Снова повисла тяжелая тишина. Лют, облокотившись о стол, задумчиво уставился в стену.

– Дед, почему размен пять на полтыщи? Не понимаю.

– Во-от, а ты в школу ходить не хочешь, жениться спешишь, – Лют усмехнулся, слегка похлопывая себя по животу. – У нас княжество Варламское, рода Варламовых, что тоже древние, как и мы, но богатые. Так вот, в княжестве пять деревень с населением довольно большим. В каждом – по двадцать отроков, в среднем сколько получается?

– Сотня, – даже не задумываясь, выпалил пацан. Седые брови деда взлетели вверх, напомнив снежные вершины гор.

– Так, а теперь на три это увеличь, что получается?

– Триста.

– А теперь представь, что все эти триста по деревням переженились и дети у них, да хоть, по одному.

Взрывник чуть задумался и выдал:

– Девятьсот человек получается, деда, это, если в среднем брать, потому как у кого-то двое, или даже трое уже за три года, а у кого-то ни одного еще.

– Ага, правильно мыслишь. Вот, Юр, гляди, как счет вести надо. Даже я так лихо не умею.

– А ты сказал пятьсот, ну, то есть, полтыщи.

– Угу… Полтыщи… Потому как не все еще переженились. Вот то на то и выходит, что за три года у нас полтыщи новых семей в княжестве.

– Богато живет князь. Что же он выручить не может и недоим перекрыть? – возмутился Взрывник.

– Чем он будет его перекрывать, если все пять деревень с недосдачей третий год?

– Ну, сбережения там какие, деньги, ценности. Не нищий же он, в конце концов, должны же быть запасы на черный день?

– Ну, не знаю, Калин, может, и перекроет. Человек он умный, считать умеет получше меня, думаю, понимает причину и выгоду в происходящем. Авось и минует нас смерть, как знать.

– Может, не ждать чуда, а сходить, поговорить с ним?

– С кем? – усмехнулся дед. – С князем-то? Да нема его уже как третий месяц, видать, снова по Пустошам лазает, артефакты долбаные ищет.

– Понятно. Археолог чертов, – разочарованно буркнул мальчик.

– Как ты сказал? Кто?

– Ученые это такие, которые ищут и изучают всякие древности.

– Кхм, значит, охотники Пустошей – это археологи чертовы?

– Да нет, деда, – звонко рассмеялся мальчишка, – просто археологи. Второе слово – это я так, со зла добавил.

– Сквернословим, значит? – сощурил дед глаза, глядя на внука, и лучики морщинок залегли еще глубже.

– Ну, это не сильно плохое слово…

– Ну-ну, ты мне еще расскажи, кто такие черти.

– Ну, мало ли, а вдруг вы тут не знаете, кто это.

Дед рассмеялся, даже угрюмо сидевший Юр немного улыбнулся, но в глазах его грусть так и осталась.

– Ну, что, сынок, давай обряд проведем? Уж очень хочется еще раз на это чудо посмотреть.

Юр степенно поднялся с табурета, подошел к отцу, поклонился в пояс, выпрямившись, глянул на сына. Тот лихо соскочил со своего места и повторил церемонию, поклонившись деду, а потом и отцу. Великого ума тут не нужно, чтобы понять, чего от него требуется. Юр вынул кривой широкий нож с затейливой, непонятной вязью на лезвии, и чиркнул им себе по левой ладони.

– Запомни, сын, эти слова – отдаю добровольно, – и, взяв окровавленной левой рукой рукоять, полоснул лезвием по левой же ладони сына, вложил ему в руку измазанный клинок. – Теперь он твой. Владей.

Струйка крови побежала по лезвию, и вязь полыхнула огненным свечением, заворожив своей красотой. Калин обомлел, а старшие мужи уже видели эту картину и с благоговением наблюдали вновь. Дед любовался, наслаждаясь зрелищем. Несколько мгновений, и все исчезло, словно и не было ничего. Мальчик аккуратно провел пальцем по надписи, погладил сталь клинка.

– Теперь ты – мой, – тихо сказал он ножу. – Ты голоден, я чувствую. Отец, почему ты его не кормил?

Мужчины серьезно переглянулись.

– Сынок, я не воин, живем мы мирно, а просто так убивать нельзя. Мне нечем было его кормить.

– А охота? Охота – тоже ведь хорошо. Он так давно не пил крови, что даже сивучу облезлому будет рад.

– Ну, так тому и быть, как домой вернемся, укажу тебе сивуча – лови и корми свой нож.

– А поймаешь ли? – с хитринкой в глазах спросил дед.

– Поймаю!

После судьбоносной беседы прошел почти месяц. Лют старался как можно больше времени провести с семьей. Боги даровали ему двух сыновей, но вскоре после рождения второго болезнь забрала младенца и еще неокрепшую после родов жену. Он женился во второй раз и в третий, но Боги упорно оставляли его вдовцом. Больше испытывать судьбу и рисковать чужими жизнями он не захотел – так и остался сам, с единственным сыном. Но вскоре мальчик вырос, женился, появились внуки – не радость ли? Известие о смерти Калина, конечно, же печалило, но внук вроде как и не умер. Вся эта история с переносом души не укладывалась в голове, Лют не спал ночами, все думал, прокручивал увиденное и услышанное, анализировал. А мальчишка ему нравился: бойкий, смышленый, целеустремленный. Как хотелось узнать его получше, но уверенность в том, что времени почти не осталось, в душе сидела крепко, и то видение на арене с глотами говорило, что вскоре все изменится – жизнь даст здоровенную трещину. Знать бы еще, откуда ждать беду. Все эти мысли кружили и кружили, не давая старику покоя. Да, нынешний Калин кардинально разнился с прежним, благо все вопросы невестки и соседей насчет странного поведения ребенка списали на последствия болезни, Дар Богов и лечебные процедуры. Мало того, что постоянно сыпал странными, неизвестными словечками, так еще и каждое утро начинал с обливания водой из колодца, зачем-то размахивал руками, ногами, приседал и бегал вокруг дома, потом вновь обливался ледяной водой и только после этого шел завтракать. Но все бы ничего, если бы вскоре к нему не присоединился и Юр. Теперь они занимались этой дуростью вдвоем, что не осталось незамеченным соседями. Люди посмеивались уже в открытую. Юр повсюду ходил с сыном, даже на охоту взял с собой, не посмотрев на негодование супруги. Опасное это занятие – охота. Детям там не место, только после инициации, и то не в первый год. Но они-то не знали, что Даром морочить голову обладала не только их Мурайка, но и сам хозяин, да и мальчишка далеко не промах. Юр рассказал, как паренек ходит по лесу и метко швыряет нож в добычу – Лют не поверил своим ушам. Решили мальца отвести к Степану, обучить стрельбе из лука, глядишь, и пригодится, раз у него такие склонности к подобным наукам.