на которой было полно народу. На возвышении стоял католический священник, как немного позже узнал Матвей – монах-доминиканец. Инквизиция была создана католической церковью для борьбы против ереси – реальной или выдуманной. Сначала в обязанности дьяконов входили розыск еретиков среди паствы и исправление их заблуждений. А епископский суд отлучал от церкви.

В 1215 году был создан особый суд церкви под названием «инквизиция», введен Индекс запрещенных книг, стала осуществляться цензура. Еще со времен папы Иннокентия III на должности цензоров, судей и прочих лиц инквизиции назначались монахи доминиканского ордена, как наиболее рьяные защитники католических правил.

Для Особого суда большое значение имело чистосердечное признание подозреваемого. Зачастую, если обвиняемый в ереси отрицал крамолу, применяли пытки, под которыми любой мог оговорить себя. Особо упорствующие могли пыток не пережить. Если признался, материалы передавались в суд. Наказания, как правило, были жестокими. Кровь проливать церковь не любила, поэтому виновных в ереси приговаривали к смертной казни через сожжение на костре или удушение.

В конце 15-го века прямо поветрие пошло, красивых женщин завистницы обвиняли в связях с ведьмами, в колдовстве.

Наибольшую силу, жестокость инквизиция проявила в Испании, Португалии, Италии. В Испании при инквизиторе Торквемаде в период с 1483 по 1498 год было сожжено на кострах 8800 человек, 6500 человек удушено удавкой палача, у девяноста тысяч конфисковано имущество. Причем доносы писались на людей зажиточных, у которых можно было конфисковать дом, землю, имущество ценное.

Монах зачитал приговор суда, двое тюремщиков вывели молодую женщину. Одежда разодрана, в пятнах крови. Ее привязали к столбу, и тюремщики стали обкладывать ее со всех сторон до пояса хворостом с заранее приготовленной телеги. Народ умолк в ожидании жестокого действа. По знаку монаха к столбу с несчастной приблизился палач, на голове красный колпак с прорезями для глаз, в руке факел. Палач бросил горящий факел на валежник. Сухие ветки сразу ярко вспыхнули, затрещали. Приговоренная к сожжению женщина закричала – страшно, истошно, обреченно. Толпа взвыла в восторге:

– Уйди в преисподнюю, проклятая ведьма!

– Дьявольское отродье, поделом тебе!

– Ведьма! Послужи теперь Сатане!

Крик оборвался. Видимо, женщина потеряла сознание от болевого шока. Над площадью висел дым и стоял тошнотворный запах горящей плоти. Матвея даже затошнило. Он выбрался из толпы, растолкав вопящих зрителей, и продолжил путь к набережной, благо хорошо запомнил дорогу. Его поразило поведение горожан. И это Европа, которая кичилась своей культурой, благочестием, порядочностью, насмехалась над лапотной Россией? Да каждая российская семья раз в неделю ходила в баню, меняла исподнее. А в считавшей себя просвещенной Европе мылись дважды – при крещении и отпевании. Короли, бывало, принимали ванны в лепестках роз, так случаи эти единичны. Хотя было с кого брать пример – с древних римлян или жителей Византии, у которых были общественные термы, где рабы терли кожу свободных граждан, умащивали благовониями. К тому же и римляне, и византийцы, и греки тщательно сбривали все волосы на теле, что разучились делать европейцы. Усы, бороды, волосы на теле стали считаться признаками мужественности, тогда как пахло от рыцаря тошнотворно.

В шоке от увиденного, в прострации Матвей добрел до судна. Его уже разгрузили и, как сказал капитан, теперь ждали подвоза товара для погрузки.

– А пока я приглашаю на обед в мою каюту.

На флоте, торговом и боевом, была заведена привычка – офицеры обедали в каюте капитана. Это была самая большая каюта. С увеличением размеров судов появились кают-компании для офицеров и отдельно для матросов.

На судне «Святая Магдалина» кроме капитана было три офицера. Флот не военный, но помощников капитана называли офицерами. Штурман, боцман, лекарь Матвей. Еще отсутствовал травмированный шкипер.

Капитан скороговоркой прочел молитву, приступили к трапезе. Тушеные бобы с мясом, пшеничные лепешки и всё запивали вином из кувшина. Для Матвея было непривычно. По праздникам или после бани он пил пиво, а более крепкие напитки, вроде сидра или бражки, батенька запрещал. А ослушаться родителей он не смел.

После трапезы капитан спросил:

– Как там Франсуа?

– Я оставил его на попечении доктора. Именно там, где вы приказали. За лечение отдал двадцать су за пять дней.

– Очень не вовремя заболел шкипер. Серж, будешь пока исполнять его обязанности.

– Слушаю, мой капитан.

Сержем оказался боцман. Он же проводил Матвея в его каюту. Вообще-то, каюта была лазаретом, в котором было три топчана. Один – для лекаря, а два – для болящих. Матвей сразу залез в рундук. Одни нехорошие слова на языке! Рулончик хлопчатой ткани для перевязки, немного сушеного и толченого мха для гноящихся ран. И все! Матвей вернулся к каюте капитана, постучал и, получив разрешение, вошел.

– Мсье капитан!

– Можешь называть меня Александер.

Именовать, как в России именуют старших, по отчеству, по фамилии не было принято.

– Я обследовал рундук с припасами. Он почти пуст.

– Еще бы! Лекаря на этой посудине не было уже полгода. Деньги, что я давал, еще остались?

– Больше половины.

Для убедительности Матвей вытащил мешочек с монетами, потряс им.

– Сегодня уже поздно, завтра с утра иди в город, купи все, что считаешь нужным.

– Слушаю, капитан!

Вернувшись в каюту, невеликую по размеру, пять шагов на шесть, принялся прикидывать потребности. Опыта, конечно, у Матвея не хватало… Одно дело – прессовать таблетки или составлять по прописи микстуры, другое – лечить. О лечении он знал со слов Пеля или из бесед Пеля с докторами, невольным свидетелем которых иной раз бывал. Все же он набросал карандашом на клочке бумаги требуемое. Вот только где это взять? Существуют ли аптеки или иные аналогичные заведения? А еще интересовало, какой ныне год. На монетах было только изображение государей, без даты. Но что-то одежда на парижанах какая-то… не дряхлая, но устаревшая по фасону. Он хоть и не модник, а подметил. И что еще удивило – время обеда. В России обедают в полдень или немного после него. А здесь часов в шесть-семь пополудни, в России это время ужина. Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, придется приспосабливаться.

После скромного завтрака – бутерброда с сыром и кружки вина – достал из кармана клочок бумаги, чтобы свериться, не забыл ли чего. Подошел капитан, глянул Матвею через плечо:

– Ты разве грамотный?

– А как же!

– На каком языке написано? Я что-то не разобрал.

– На латыни, я же фармацевт!

Не говорить же, что на русском. Знает ли капитан о Московии? Или Герберштейн описал такую страну позже?

Утомился Матвей, пока обошел несколько аптек и купил нужные припасы. Зато и кривые иглы были для шитья