Но она убежала в дом. Быстро взбежала по лестнице и спряталась в своей спальне. Артур услышал, как хлопнула дверь.

Кристина хорошо помнила, как стояла, привалившись к закрытой двери. Ее трясло от гнева. Как он посмел! Как Артур посмел говорить такое!

Неожиданно она упала на кровать и зарылась лицом в прохладную и мягкую подушку.

– О, Гарри, Гарри. Я люблю тебя! Я так тебя люблю!

Поезд замедлил ход, подъезжая к станции. Чей-то голос прокричал:

– Грин-Энд, Грин-Энд!

Кристина собрала вещи и направилась к выходу. Она приехала домой.

Создавалось впечатление, будто деревня уменьшилась в размерах, съежилась. Неужели дорога всегда была такой узкой, а домики – такими крохотными? Когда-то, подумала Кристина, путь от «Четырех ив» до перекрестка казался долгим. Сейчас же такси преодолело это расстояние за несколько минут. У нее едва хватило времени заметить в окне знакомые вехи. Вот вывеска «Т. Бек, мясник» – как же они ненавидели запах из его магазина и пронзительные крики, доносившиеся со двора, когда он забивал свинью. Вот маленький магазинчик с окнами в стиле королевы Анны[5]– он расположен между уродливой часовней из красного кирпича и памятником жертвам войны и принадлежит Эдвину Сэнди, пекарю. При виде магазинчика Кристине сразу вспомнились булки с хрустящей корочкой, сдобные лепешки, кексы к чаю и «крестовые булочки»[6]со смородиной, которые ели в Великую пятницу. А вон там, чуть дальше, красный почтовый ящик – почта, которая также является и деревенской лавкой, где продается все. Ее витрина – Кристина вспомнила, как в детстве подолгу глазела на выставленные в окне леденцы на палочке и лимонные монпансье, – заклеена крест-накрест полосами оберточной бумаги, чтобы во время бомбежек не вылетели стекла. Рядом школа с отгороженной площадкой для игр, где несносные деревенские мальчишки пели ей «О всех созданиях – прекрасных и разумных»[7], и чем старше она становилась, тем яснее они осознавали ее красоту.

Такси проехало мимо к церкви, такой же величественной, серой и незыблемой, как и раньше. Она не поддалась векам разрушения и упадка, и было маловероятно, что в ее облике что-то изменится за жизнь какой-то Кристины Диллон. А вот и ворота, где они с Гарри впервые встретились… Машина остановилась у «Четырех ив».

Кристина машинально отметила, что забор нужно покрасить, что живая изгородь, бывшая некогда особой гордостью садовника, нуждается в стрижке. Сад сильно зарос, но старый кедр все еще возвышался над скамейкой, на которой…

Кристину внезапно охватила паника. Ее испугала мысль, что надо вылезти из машины и войти в дом. Таксист открыл дверцу.

– Приехали, мисс, «Четыре ивы», с вас два шиллинга и шесть пенсов.

Таксист был молодым, и Кристина совсем его не помнила. Она заметила, что он слегка прихрамывает, и решила, что именно поэтому он не служит в армии. Она отдала ему деньги, он ее вежливо поблагодарил и взял в руки ее чемоданы.

Краска на двери облупилась и висела лохмотьями. Кристина позвонила. Может, следует просто войти? В конце концов, это ее дом.

На звонок никто не ответил.

– А вдруг звонок не работает, – нервно проговорила она скорее ради того, чтобы нарушить неловкое молчание.

Таксист поставил чемоданы на землю.

– Наверное, никого нет. Миссис Поттон приходит в первую половину дня, а после обеда она редко здесь бывает. Если подождете, мисс, я обойду дом и проверю заднюю дверь – хотя думаю, и парадная не заперта.

– Может быть… вероятно… – Кристина колебалась.

В этот момент дверь распахнулась. На пороге стоял маленький мальчик лет восьми, и Кристина догадалась, что это Питер.

– Ты Питер? – спросила она. – Я твоя тетя.

– Тетя? – переспросил мальчик. – А я не знал, что у нас есть тетя.

– Так вы меня не ждали? – удивилась Кристина. – Я послала телеграмму.

Мальчик посмотрел в глубь дома.

– Кажется, вчера принесли какой-то конверт, – сказал он, – но Элизабет не было дома, а Дональд его не вскрыл.

Он направился внутрь и взял желтый конверт с дубового стола у подножия лестницы.

Кристина вслед за ним прошла в дом.

– Полагаю, это та самая телеграмма. А дома кто-нибудь есть?

– Нет, никого, – ответил Питер. – Дональд ушел после обеда, миссис Поттон придет, чтобы напоить нас чаем, а сейчас она дома, кормит мужа.

– Ну, я рада, что хоть ты оказался дома, – улыбнулась Кристина, – хотя мне и жаль, что вы не прочитали телеграмму. Я ваша тетя Кристина, сестра вашего отца.

– А-а, – без особого энтузиазма произнес Питер, обладавший присущей многим детям способностью не удивляться неожиданностям.

Кристина вдруг сообразила, что таксист стоит в дверях и внимательно прислушивается к их разговору.

– Поставьте чемоданы у входа, – сказала она. – Я займусь ими потом. Большое вам спасибо.

Таксист выполнил ее указание и с улыбкой посмотрел на нее.

– Как я понимаю, вы сестра последнего викария, – сделал он вывод. – Честное слово, мы рады вас видеть. Ведь приход очень волновался за детей. Это же противоестественно, чтобы дети жили одни. Мы слышали, что должна была приехать одна женщина, чтобы присматривать за ними, но она заболела. В общем, хорошо, что вы здесь. Добро пожаловать.

– Спасибо, – искренне поблагодарила Кристина. Его дружелюбие вдруг наполнило ее ликованием. – Я тоже рада, что приехала, – добавила она. – Надеюсь, я увижу старых друзей.

– Наверняка, мисс. Мы часто говорили о вас, очень часто.

В его словах был подтекст, и Кристина догадалась, что отзывы о ней были не всегда лестными.

– Спасибо, – повторила она, – спасибо, мистер…

– Джордж Коснетт, так меня зовут. Каменщик по специальности. А еще у меня единственное в деревне такси. Мастер Питер расскажет вам, где меня найти, если я понадоблюсь.

– Спасибо, мистер Коснетт, и всего вам хорошего.

– До свидания, мисс.

Он вышел и закрыл за собой дверь.

Кристина обратилась к маленькому племяннику:

– Это правда, что вы живете одни?

– У меня есть Дональд и Элизабет.

– Да, конечно, но я имею в виду взрослых – кто за вами присматривает?

– Ой, говорили об одной старухе, которая должна приехать из Шотландии. Наверное, она какая-то родственница мамы – не помню, кем она нам приходится, – но она заболела. Они написали нам и предложили прислать кого-то еще, но Элизабет сказала, чтобы они не волновались.