К представителям враждебного класса относились кисэн (артистки, которые, подобно японским гейшам, могли оказывать богатым клиентам и другие услуги), гадалки и шаманы, именуемые мудан (последние принадлежали к низшему классу и при монархии). Согласно докладу о состоянии прав человека в КНДР, составленному на основе показаний беженцев, к низам общества относились также политически неблагонадежные:

Члены семей богатых фермеров, торговцев, промышленников, землевладельцев или тех, чье частное имущество было полностью конфисковано, прояпонски и проамерикански настроенные граждане, чиновники-реакционеры, перебежчики с юга… буддисты, католики, изгнанные государственные служащие и те, кто помогал Южной Корее во время Корейской войны.

Тхэ У как бывший южнокорейский солдат занимал место, близкое к основанию пирамиды, хотя были и такие, кому повезло еще меньше: эти люди (около 200 000 человек, то есть 1 % населения) находились в пожизненном заключении в лагерях образца советского ГУЛАГа. Ну а таким, как отец Ми Ран, просто запрещалось жить в Пхеньяне или занимать лучшие участки земли ближе к югу, где почва была плодороднее, а климат теплее. Тхэ У и мечтать не мог о вступлении в Трудовую партию, которая, подобно коммунистическим партиям Китая и Советского Союза, распределяла номенклатурные должности.

За неблагонадежными гражданами присматривали окружающие. Все население Северной Кореи разделено на так называемые инминбаны (народные группы), объединяющие примерно двадцать соседствующих семей и осуществляющие контроль за личной жизнью человека. Каждую группу возглавляет избранный руководитель, который сообщает властям обо всем подозрительном (обычно это женщина средних лет). Северокорейцу низшего ранга было практически невозможно продвинуться по службе. Личные дела хранились в местном отделении Министерства государственной безопасности, а в горной провинции Янгандо держали копии документов, на случай если кто-то осмелится что-нибудь изменить в своем личном деле. По такой общественной лестнице можно двигаться только вниз. Даже если человек принадлежит к элите, то есть является родственником правящей семьи или занимает высокий государственный пост, за определенные провинности он может быть лишен привилегированного положения. Но если человека причислили к врагам, то это уже навсегда. В чем бы ни заключалось прегрешение, оно остается пятном на всю жизнь. Новая социальная структура столь же незыблема, как и система каст, принятая в былые времена. Грехи отцов передаются по наследству детям и внукам.

Людей, родившихся с таким грузом, в Северной Корее называют «дурная кровь». К этой категории относились Ми Ран, а также ее брат и три сестры. Они считались запятнанными на всю жизнь, и перспективы их были столь же ограниченными, как у Тхэ У.

Ребенком Ми Ран ничего не знала о беде, которая настигла ее еще до рождения. В семье предпочли не рассказывать детям о южнокорейском происхождении их отца. Зачем им заранее знать, что лучшие школы и лучшие рабочие места будут для них недоступны, что вскоре их жизнь зайдет в тупик? Если они это поймут, к чему им тогда прилежно учиться, заниматься музыкой и участвовать в спортивных соревнованиях?

Северокорейцам не сообщают о присвоенной им социальной категории, поэтому тот факт, что официальная репутация семьи запятнана, бросался в глаза не сразу. Однако дети не могли не замечать за своим отцом некоторых странностей. Этот чудаковатый одинокий человек, казалось, нес на плечах тяжелое бремя. У него не было родственников. Он не только не говорил о своем прошлом, но и вообще разговаривал очень мало. На вопросы отвечал односложно и почти шепотом. Тхэ У чувствовал себя наиболее комфортно, когда ремонтировал что-нибудь в доме и, сосредоточившись на своем деле, имел право молчать.

От самоуверенного мальчишки, всегда игравшего роль генерала, не осталось и следа. За него говорила жена, передавшая дочерям рост и спортивное телосложение. Когда нужно было приструнить детей или выяснить отношения с соседом, это делала она. А у мужа если и было свое мнение, то держал он его при себе. В тех редких случаях, когда ему удавалось приобрести газету (для Северной Кореи это роскошь), Тхэ У молча читал ее при свете единственной в квартире сорокаваттной лампочки. Никто не знал, что он думал о последних великих начинаниях Ким Ир Сена, о которых с гордостью писала местная газета или «Нодон Синмун», рупор Трудовой партии. Верил ли Тхэ У тому, что читал? Был ли убежденным сторонником режима?

Пассивность отца нередко раздражала Ми Ран. Только позднее она поняла, что иначе ему было не выжить: он подавлял себя, чтобы не привлекать лишнего внимания. Многие из тысяч южнокорейских солдат, пытавшихся ассимилироваться в КНДР, оказались не столь осторожными и поплатились за это. Мать позднее рассказала Ми Ран, что четверых приятелей, работавших с отцом в шахте, казнили за незначительные нарушения дисциплины, а трупы сбросили в общую могилу. Чтобы выдвинуть обвинение против человека, принадлежащего к враждебному классу, не требовалось собирать улики. Иронической интонации при упоминании Ким Ир Сена или ностальгической реплики о Южной Корее было вполне достаточно, чтобы у человека начались серьезные проблемы. Категорически запрещалось говорить о Корейской войне и о том, кто ее начал. Как утверждала официальная историография (а другой в КНДР и не существует), первой границу пересекла вовсе не северокорейская, а южнокорейская армия — по наущению американцев. «Американские империалисты отдали марионеточной клике Ли Сын Мана приказ развязать Корейскую войну», — писали в газете «Нодон Синмун». А все те, кто помнил, что действительно произошло 25 июня 1950 года (Какой кореец мог это забыть?), предпочитали держать язык за зубами.

Подрастая, дети стали отдавать себе отчет в том, что прошлое отца осложняет им жизнь. Обязательное образование заканчивается в 15 лет, дальше юноши и девушки сдают экзамены для поступления в старшие классы. Те, кого не принимают, отправляются работать на заводы, угольные шахты и т. п. Но брат и сестры Ми-Ран были уверены в том, что смогут продолжить учебу. Они были умны, хороши собой, могли похвастаться атлетическим телосложением, о них с похвалой отзывались преподаватели и одноклассники. Если бы дети Тхэ У были менее талантливы, они, возможно, легче пережили бы отказ в продолжении образования.

У старшей сестры Ми Ран, Ми Хи, было прекрасное сопрано. Соседи собирались, чтобы послушать ее, пела ли она популярные в Корее слащавые народные песни или оды Ким Ир Сену. Ее часто приглашали выступать перед публикой. Певческий талант очень ценится в Северной Корее, где мало у кого есть проигрыватели и магнитофоны. К тому же Ми Хи была настоящей красавицей: один художник даже написал ее портрет. Казалось бы, у нее имелись все данные для поступления в театральное училище. Узнав, что ее не приняли, она несколько дней рыдала. Мать наверняка догадывалась о причине отказа, но все же пошла в училище и потребовала объяснений. Директор посочувствовала, но ничем не смогла помочь. Она объяснила, что с таким сонбуном, как у Ми Хи, в училище не принимают.

В отличие от старших сестер, Ми Ран не обладала никакими особенными художественными или спортивными талантами, но тоже была привлекательной и хорошо училась. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, в школу пришли серьезного вида люди в темных костюмах. Их командировало Пятое отделение Центрального комитета Трудовой партии с целью отбора девушек для обслуживания руководящей элиты. Отобранные проходили подготовку в лагере военного образца, а затем отправлялись на службу в резиденции высокопоставленных чиновников. Девушкам запрещалось возвращаться домой, но их семьям выдавали в качестве компенсации дорогие подарки. Было непонятно, какую именно работу выполняли те, кто попадал в число избранных. Говорили, что девушки выполняют обязанности секретарш и горничных, развлекают хозяев. А некоторые, по слухам, становились наложницами своих боссов.