Когда Грейс унесла Чарли из комнаты, Изабелла засела за свою кипу почты. За это утро она увеличилась на пять писем, которые бросил в почтовый ящик почтальон во время утреннего обхода. Все они имели отношение к «Прикладной этике». С двумя верхними она разобралась немедленно. В одном содержалась просьба автора прислать еще копий статьи из журнала, так как потерялись те, что были присланы после публикации. Копии пропали при переезде, вызванном разрывом отношений с близким человеком. Изабелла задумалась. Разве была какая-то необходимость рассказывать, чем был вызван тот или иной переезд? Била ли эта дама на жалость, чтобы бесплатно получить копии, или она пыталась таким образом оправдаться за утерю статьи? И с этой целью рассказала, что жизнь ее в полном беспорядке по вине другого? Глядя в потолок, Изабелла размышляла на эту тему; уж если ошибиться, то в пользу этой дамы, проявив великодушие. Изабелла написала ответ, пообещав безвозмездно выслать копии. Во втором письме спрашивали, почему еще не появилась рецензия на книгу «Добродетели в годину испытаний». На этот вопрос тоже легко было ответить. Рецензент умер от старости, не успев завершить работу. С новым рецензентом уже связались, и в свое время отзыв появится на страницах журнала.

Всего десять минут ушло на то, чтобы прочитать оба письма и ответить на них. При такой скорости она справится с почтой всего за час, а быть может, и быстрее. Но тут ей попался конверт, безобидный с виду, адрес на котором был написан от руки, а штемпель стоял лондонский.

Вскрыв конверт, Изабелла пробежала взглядом по листку. Шапка на фирменном бланке подсказала ей, кто отправил письмо: это был профессор Леттис, читавший курс по философии морали в одном из мелких университетов Лондона. Он возглавлял редколлегию «Прикладной этики». Вообще-то Роберт Леттис никогда не вмешивался в дела журнала — он предоставил Изабелле руководить всем. Время от времени она отчитывалась перед ним, и он в установленном порядке докладывал о состоянии дел владельцам — маленькому академическому издательству. Эта фирма издавала учебники по ветеринарии и биологии. Она чуть ли не случайно получила в свое владение «Прикладную этику», когда купила здание, которое занимал частный трест — ему и принадлежал журнал. Владельцы треста так обрадовались, сбыв здание, требовавшее больших затрат, что отдали в придачу и «Этику». Новые владельцы относились к журналу с безразличием и порой говорили, что охотно продали бы его, если бы нашелся подходящий покупатель. Но, поскольку издание почти не приносило прибыль, покупателя не находилось.

Прочтя письмо до середины, Изабелла отложила его на несколько минут, затем снова взяла в руки и дочитала до конца.

Дорогая Изабелла!

Как Вы знаете, я получал большое удовольствие от работы с Вами в течение последних пяти лет. («Он собирается в отставку», — подумала Изабелла, читая эту фразу.) У нас было очень мало разногласий, и должен сказать, что на меня производило прекрасное впечатление то, как Вы редактировали «Этику». При Вас в качестве редактора значительно возрос тираж — как сказали бы некоторые, резко возрос, был изменен дизайн. Помните, как ужасно скучно выглядел наш журнал, когда мы только начинали, да еще этот розовато-лиловый цвет обложки? («На самом деле ты был против перемен. Мне пришлось тебя убеждать. Насколько я помню, тебе нравился розовато-лиловый», — подумала Изабелла.) И я всегда одобрял идею единой темы номера, принадлежащую Вам, — по моему мнению, она принесла нам большой успех.

Но, Изабелла, — уверен, Вы со мной согласитесь, — всегда найдутся аргументы в пользу перемен, а также разнообразия, и по подсказке нескольких членов редколлегии я провел опрос остальных, чтобы узнать, не считают ли они, что пора увидеть свежее лицо в кресле редактора. Я не думал, что многие поддержат эту идею, но, к сожалению, я заблуждался. Боюсь, что мнение было почти единогласным: пришла пора перемен.

Я знаю, что это Вас и удивит, и расстроит — я сам тоже испытал эти чувства. Но я также знаю, что Вы поймете: голосуя за перемены, члены редколлегии ни в коем случае не вынесли неблагоприятное суждение о Ваших значительных достижениях у руля «Этики».

Раздавались голоса в пользу немедленной смены редактора, но я высказал мнение, что будет лучше, если Вы останетесь на своем посту до конца года (если Вы не возражаете), а затем мы можем начать новый календарный год с новым редактором. Это даст Вам время приискать себе что-нибудь другое, а также обеспечит непрерывность выхода издания, что так важно.

Что касается Вашего преемника, то Кристофер Дав любезно предложил свои услуги, и этот выбор одобрили члены редколлегии. Несомненно, Вы с ним найдете возможность встретиться и обсудить технические детали смены редактора.

На этом письмо заканчивалось. Внизу стояла подпись Леттиса, а в постскриптуме, написанном ручкой, он осведомлялся, читала ли Изабелла «удивительно проникновенный некролог» в память умершего рецензента, который так и не успел дать отзыв на «Добродетели в годину испытаний». «Превосходный некролог, — писал Леттис. — Вы знали, что в молодости он был прекрасным скрипачом и планеристом?»

Изабелла испытывала сложные чувства. Ее потрясла эта неожиданная новость и удивило то, что у нее отбирают работу — то есть нечто, считающееся само собой разумеющимся. И еще она испытывала отвращение к интригам, которые плелись вокруг этого дела. Это Дав — все дело в нем, решила Изабелла. Ей и раньше казалось, что Дав жаждет занять ее пост; он был амбициозен, кресло редактора известного журнала помогло бы ему сделать академическую карьеру. В настоящее время Дав пребывал в каком-то второразрядном университете. Приятель Изабеллы, который знал Дава, сказал ей, что тот предпочел бы быть совсем в другом месте — в Колледже Магдалины Оксфордского университета, выпускником которого являлся. Это было все равно что забраться на альпийские вершины, и пост редактора «Прикладной этики» поспособствовал бы ему в этом. Он общался с другими членами редколлегии, вливая им яд в уши и улещая, и многие из них оказались малодушны и поддались на его уловки. И ни один, подумала она, ни один не связался с ней, чтобы обсудить этот вопрос. Пожалуй, это было труднее всего вынести.

Что же касается самого Леттиса, то он мог бы позвонить ей и сообщить новость лично, мог бы даже не полениться и приехать в Эдинбург, чтобы обсудить все с ней. А вместо этого он написал довольно безликое письмо — документ, который фактически был уведомлением об увольнении. И еще усугубил дело тем, что добавил непринужденный постскриптум; это признак вины, подумала Изабелла. Тот, кто чувствует себя виноватым, пытается сделать вид, что на самом деле все хорошо, прибегнув для этого к какому-нибудь банальному замечанию, не имеющему никакого отношения к делу. Именно так и поступил Леттис.

Грейс была на кухне — она сидела напротив Чарли, который был посажен в детское кресло и для верности привязан к нему. Она держала перед ребенком вязаную фигурку, имевшую сходство с полицейским, и водила ею вверх и вниз, чтобы привлечь его внимание. Когда Изабелла вошла в комнату, Грейс посмотрела на нее и тут же перевела взгляд на Чарли.

— Вам уже надоело? — спросила Грейс. — Посмотрите-ка на это. Ему нравится этот маленький полисмен. Думаю, он должен быть темно-синим. Чарли находит его очень смешным.