– Все ж, надеюсь, одумаются, спохватятся! – пробормотала Августа.

Лиза печально усмехнулась:

– Помнишь, я тебе про Дарину рассказывала? – тихо молвила она. – Тоже все надеялась, бедная, может, одумается Сеид-Гирей, может, спохватится? Эх, Дарина, бедная Дарина… Плохая надежда, что у палача топор сломается! Лучше уж ко всему готовым быть.

Она вздрогнула. Послышалось, или и впрямь раздался за стеной, где чернела узкая щель, не то стон, не то тяжкий вздох, когда она упомянула имя несчастной малороссиянки?

– Готовься! – насторожилась Августа. – Вот они!

Кровать поднималась, из отверстия уже показались головы трех бандитов. Лица их недосуг было разглядывать; по команде Августы табуреты опустились на двух негодяев, однако третий успел выскочить из провала прежде, чем Августа вновь взметнула свое оружие. Он был так силен и ловок, что отшвырнул княгиню вместе с табуретом в угол и повернулся к Лизе. В полусвете занимающегося утра его лицо было землистым, набрякшим, будто у вурдалака, только что восставшего из своей могилы…

Выхватив из-за пояса тускло блеснувший кинжал, он метнулся было к девушке, но тут Августа, успевшая прийти в себя и подняться, издала столь пронзительный визг, что бандит всполошенно завертелся на месте как ужаленный.

Лиза оглянулась и ахнула! Августа подхватила с полу шпагу и встала в позицию с ловкостью заправского дуэлянта.

Согнув в коленях голые ноги и прищелкивая, будто кастаньетами, пальцами левой руки, воздетой над взлохмаченной головой, она быстро приближалась к разбойнику, переступая с пятки на носок. Глаза ее азартно сузились, верхняя губа ощерилась, из горла вырвался протяжный звук, напоминающий охотничье улюлюканье, словно Августа была сейчас выжлятником, шпага – исправно натасканным выжлецом, а растерянный разбойник – волком.

Он отступал и отступал, однако все еще оставался опасен, ибо в руке его был зажат нож.

Лиза кинулась к валявшемуся в углу табурету, желая помочь Августе, однако тело, торчащее в стене, вдруг отодвинулось назад (в некий горячечный миг Лизе даже померещилось, что труп сам собою уползает с поля сражения!), щель снова расширилась, и из нее, как пробка из бутылки, с проворством, вовсе неожиданным для ее обрюзглой фигуры, выскочила желтолицая старуха, ядовито посверкивая глазками, еле различимыми меж морщин.

Крик застрял в горле Лизы…

Старуха, распялив рот в ухмылке, неспешно двинулась к ней; Лиза отступала шаг за шагом, пока не наткнулась на стену.

Едва удалось оторвать глаза от мертвенного взора, но тут же они приковались к сморщенным пальцам, комкающим край грязного передника. В этом было что-то особенно отвратительное… Чудилось: клубок змеенышей копошится в подоле старухи!

Колени вдруг подогнулись, и Лиза села где стояла, бессильно привалившись к стене.

Внезапный приступ тошноты скрутил ее. Жабья морда нависала ниже и ниже. Этот взор держал ее, сковывал, не давал шевельнуться!

«Вот она, смерть моя…» – вяло подумала Лиза, как о чем-то не имеющем к ней никакого касательства, медленно смыкая веки и уже ощущая на своем горле ледяную хватку.

Мельтешили перед глазами разноцветные пятна, их заволокло чернотой… И внезапно перед меркнущим взором вспыхнуло исполненное страдания лицо Алексея!

«Берегись!» – страстно выкрикнул он, рванулся к Лизе… и видение исчезло.

Но исчезло и наваждение, опутавшее Лизу! Открыв глаза и отшатнувшись от зловонных рук, она увидела на полу кружки с отравленным зельем и, подхватив обе, с силой влепила их в лицо старухе.

Вопль, раздавшийся затем, мог бы мертвого поднять из могилы, и Лиза невольно закричала тоже, ибо страх ее уже превысил всякую меру.

Старуха стала столбом, широко расставив руки. Глиняные осколки торчали из ее отвислых щек, бурая жидкость стекала по набрякшему лицу.

Какое-то жуткое мгновение Лизе казалось, что она сейчас утрется грязным рукавом и все начнется сызнова; однако вылезшие из орбит глаза вдруг погасли, старуха грянулась оземь, даже гул прокатился по комнате! Тело ее несколько раз конвульсивно дернулось и замерло.

С усилием оторвав взор от этих страшных содроганий, Лиза оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть завершение поединка Августы с ее противником.

Тому так и не удалось пустить в ход свой нож; шпага, стремительная и опасная, будто разъяренная змейка, стерегла каждое его движение. Погоняв злодея по всей комнате и не спеша с расправою, словно продлевая удовольствие, Августа сделала внезапный выпад как раз в тот миг, когда бандит стал вплотную к кровати. Он отшатнулся, ноги его подкосились; издав ликующий визг, Августа пригвоздила его к перине.

Не бросив на жертву даже взгляда, Августа кинулась к Лизе, и подруги, стоя над чудовищным трупом старухи, порывисто обнялись, не веря, что еще живы…

Не успели они перевести дух, как от мощнейшего рывка настежь распахнулась дверь, и какое-то окровавленное, растрепанное, изрыгающее стоны и проклятия существо ворвалось в комнату столь стремительно, что снесло дубовый стол, стоящий поперек пути, словно шляпную картонку.

Не тотчас Лиза и Августа признали хозяина остерии «Corona d’Argento».

Окинув безумным взором следы кровавого побоища и издав дикий крик при виде мертвой старухи, он рухнул на колени и, жалобно подвывая, пополз к остолбеневшим от изумления девушкам, простирая к ним руки.

Августа, брезгливо взвизгнув, отскочила, и трактирщик, ухватив за подол Лизу, поднес край ее платья к губам.

– Смилуйтесь, благочестивые синьоры! – возопил он, и слезы хлынули по гнусной роже, сменившей выражение жестокой хитрости на умильность самого искреннего раскаяния. – Пощадите! Я все расскажу! Напасть на вас меня заставили монахи и…

Он не договорил. Дверь вновь распахнулась, и в спальню, едва не застряв в дверях, наперегонки ворвались… граф Соколов и Гаэтано! Они были полуодеты, растрепаны, обагренные кровью клинок одного и нож другого, а также тяжкие стоны, доносящиеся из коридора, указывали, сколь тернист был их путь сюда.

Услышав последние слова трактирщика, граф опустил шпагу, но Гаэтано, очевидно не поняв намерений злодея, уцепившегося за Лизу, с размаху метнул свой нож.

Раздался свист, звук удара, предсмертный крик, и трактирщик, запрокинув голову и обратив на Гаэтано мученический взор, медленно завалился на бок…

– Что ты наделал! – яростно выкрикнула Августа, подхватывая с полу свое скомканное, истоптанное платье и пытаясь им прикрыться. – Он хотел что-то рассказать!

– Прошу простить, синьора, – смиренно отвечал Гаэтано, переводя дыхание и стыдливо отводя взор от ее белых оголенных плечей. – Думаю, негодяй просто лгал, покупая себе жизнь.

– Черт с ним, ваше сиятельство! – отмахнулся граф, утирая пот со лба. – Главное, вы живы и невредимы!

– Да уж, – буркнула Августа, уже вскочившая в платье и ставшая к Лизе спиною, чтобы та поскорее затянула шнуровку. – Но вы-то как здесь оказались, каким чудом?