плевать, потому что я хотел лишь выкурить косяк, попрощаться, а потом уже и завязать. Не знаю, разумно ли это было и делают ли так другие, но я фактически прощался со своим недугом и собирался завязать. Не получилось. Приехал в лечебный центр, провел там около недели, потом меня все достало, и я вернулся домой.

Дэвид Эллефсон: Мы связались с Бобом Тиммонсом, и в начале февраля 1989-го он помог мне лечь в медицинский центр Бротмана в Лос-Анджелесе. Дэйв лег в Scripps в Сан-Диего. Док МакГи сразу же популярно объяснил: если эти парни уйдут из клиники, пусть ищут себе другой лейбл. Было уже не до шуток. Дэйв протянул около двух недель и ушел. Узнав, что Дэйв свалил, я последовал его примеру. В клинике мне, кстати, становилось довольно хорошо. Меня почти вылечили. Я даже стал ходить в качалку. Стал посещать собрания АА (анонимных алкоголиков), состоящие из двенадцати ступеней, и увидел прогресс. Впервые я начал думать, что, может быть, больше не притронусь к этому дерьму. Но как только я узнал, что мой кореш свалил, я тоже решил не задерживаться. Удивительно, как мыслит наркоман: «Да ну на хер! Мне здесь делать нечего, я сваливаю». Все мои добрые намерения в одночасье исчезли.

В клинике мне сказали то, что я запомнил надолго. Во-первых, многое менять не придется, и это меня поразило. Я был напуган. А еще сказали, что талант не пропьешь и не прокуришь; просто останься здесь, вылечись, пройди через этот процесс, а талант твой никуда не денется.

В то время куча рок-звезд завязывали с наркотой – парни из Aerosmith, Mötley Crüe, Дэвид Кросби, Даг Фигер из группы the Knack. Теперь на сцене Лос-Анджелеса употреблять было не модно; рок-звезды ходили на собрания АА – у них там была своя тусовка. И вдруг наркота и бухло перестали быть крутыми, и индустрия не собиралась спускать бабки на угашенных торчков. Оно и понятно.

Я сидел в клинике и думал: «Боже, если я просто смогу выбраться отсюда, все будет хорошо. У меня жизнь проходит». Но как только я покинул стены клиники, я знал, что совершил ошибку. Не стоило уходить.

За те две недели, что я провел в клинике, я был никакой. Нажравшись наркоты, я сидел на этих собраниях в большой аудитории, обдолбанный в говно, и молил Бога, чтобы меня отпустило. Спустя десять минут я уже сидел и внимательно слушал говорящего, и понял, что кости больше не ломит. Сижу и уже не жалею себя. Помолился и охренел от результата. В тот момент я задумался.

Через некоторое время я свалил из клиники, и в голове всплыла еще одна фраза, которую мне там сказали: «Если ты покинешь клинику, выйдешь и снова накачаешься наркотиками, ты продолжишь там же, где и закончил. Нет, тебе не будет снова пятнадцать лет, когда после пары бутылок пива ты чувствовал себя прекрасно. Тебе станет так же хреново, как было, когда ты к нам пришел».

Я тут же пошел повидаться с Джейем Рейнольдсом. Он спал в отрубе, и я барабанил ему в дверь, пока он не открыл. Он сказал, чтобы я проваливал и завязывал. Но я все умолял и умолял, и наконец он открыл дверь и впустил меня. Я вмазал. И в течение нескольких часов чувствовал себя еще хуже, чем раньше. Все, как мне и сказали в клинике.

Вернувшись домой в район Чероки, я принялся за старое – долбил наркоту и думал, где достать бабки, когда я буду на мели, и понимал, что завтра буду подыхать от ломки.

К счастью, на следующий день ко мне зашел друг и сел передо мной. Сказал мне, что я живу мечтой миллионов и тупо все просираю. Он сказал, я не уважаю всех, кто пробовал завязать, потому что всё в моих руках, а я просто беру и спускаю. Он также сказал, что попросить помощи – признак проявления силы, а не слабости. «Давай-ка, прыгай в тачку, – сказал он. – Едем обратно в клинику. Я жду».

Ему каким-то образом удалось до меня достучаться. Я сел в машину, и он отвез меня в клинику. На этот раз я протянул целый месяц. А пока я сутками торчал в клинике, МакГи сдержал свое обещание и вышвырнул нас. Теперь у нас не было ни менеджера, ни гитариста, и мы оказались в полной заднице.

Глава 4. Барабанщики

Дэйв Мастейн: Когда пришло время работать над Rust in Peace, из нас по-прежнему были выжаты все соки – мы бухали, курили. Вместо того чтобы пойти спать и проснуться, ты отрубался и приходил в себя на следующее утро. Зачастую мы колесили по городу в фургоне Джуниора, обдолбанные в хламину, и таким образом рождались тексты песен и риффы.

Дэвид Эллефсон: Я вернулся в клинику. Продержался там почти всю 28-дневную программу. В этот раз я был обдолбан, пока там находился. И пока я лежал в клинике, у меня снова случился приход. В день «выписки» после 28 дней я сказал: «Да ну на хер – я даже не завязал». Я слился. Потом Дэйв лежал в клинике, лечась метадоном[6]. После чего я долбил все подряд. Утром я ехал в метадоновую клинику, и через пару часов у меня закатывались зрачки, меня периодически отрубало, и мне нужен был порошок. Меня конкретно накрывало, и, чтобы немного прийти в себя, мне нужен был тяжелый наркотик. К тому моменту я был обдолбан втройне.

Дэйв Мастейн: В клинике Бротмана Эллефсон познакомился с арабом, который доставал тяжелый наркотик. Вот так они там развлекались.

Дэвид Эллефсон: Когда я вышел из клиники Бротмана, мой кореш Ричард пустил меня пожить к нему в Санта-Монике, и иногда Дэйв тоже приезжал и оставался с ночевкой. Ричард был официально в завязке. Он проводил в своем доме встречи АА, и, разумеется, я по-прежнему себя накачивал и прятался и незаметно выходил на улицу, чтобы вмазать. Мы с Дэйвом были на мели. Не могли себе позволить даже пачку сигарет, бензин на машину – да ничего не могли. И в последнюю минуту Дэйву пришел авторский гонорар за песни Metallica на сумму 5000 баксов, и мы еще сто лет жили на эти бабки.

Мы по-прежнему жили в районе Чероки, и «Ситибанк» принял решение отправить мне авансом кредитную карту Американских авиалиний на сумму в 5000 баксов. Я нашел банкомат, снял двести баксов и поехал к Джею Рейнольдсу, где тут же достал наркоту. Я все еще жил в доме у Ричарда на бабки с кредитки, и однажды