в голосе, и я, спохватившись, возвращаю луч фонарика на место.

Афанасьев отставляет канистру, закручивает крышку бака, осматривает его со всех сторон, что-то передвигает, что-то дергает, что-то нажимает…

И, чихнув, генератор начинает тарахтеть!

– Ура! – я хлопаю в ладоши.

– Ну вот, все в порядке… – говорит Свят неуверенным голосом.

– А почему свет не загорелся? – спрашиваю я.

Он смотрит на меня в легкой панике.

Я смотрю на него в ответ.

Вместе мы смотрим на генератор, но тут Афанасьев резко выдыхает и с облегчением сообщает:

– Так мы ж тут свет и не включали! Не знаю где. Наверху наверняка уже все работает.

– Ну ладно… – в сомнениях тяну я. – Пошла я тогда домываться. Ты идешь?

– Нет, я тут еще покопаюсь, – он забирает у меня фонарь. – Разберусь, как и что, вдруг еще понадобится запускать.

– Эй! – говорю я. – Верни фонарик!

– Я тебе отсюда посвечу, – говорит он. – А наверху уже светло.

– Вот вы, Святослав Семенович… – шиплю я. – Сссссс…

– Кто-кто?

– Сссссветлой души человек… – выжимаю из себя, направляясь к лестнице.

В последний момент, когда я уже ставлю ногу на ступеньку, свет фонарика мечется, вновь множа тени, и я оступаюсь. Спотыкаюсь, чуть не падаю, но успеваю ухватиться двумя руками за перила. Вот только за полотенце мне хвататься уже нечем.

И оно падает на пол.

Довольно грязный бетонный пол – пыльный, в пятнах пролитого бензина и еще чем-то черном. Я тут же подхватываю полотенце, надеясь прикрыться, но – увы.

Оно слишком грязное.

Только и остается, что держать его на вытянутой руке между мной и Афанасьевым, надеясь спрятаться за ним.

Стоять голой перед новым начальником – ситуация не самая приятная.

Двусмысленная такая ситуация.

Особенно с учетом того, что по утонченно-породистой морде этого начальника начинает расползаться препохабнейшая ухмылка.

С каждой секундой она становится все наглее.

– Будьте добры отвернуться, Святослав Семенович! – чеканю я слова.

– Но тогда я отведу от вас фонарик, Рената Романовна, – глумится он. – И вы рискуете снова низко пасть.

– А вы сами отвернитесь, а фонарик не отводите, Святослав Семенович!

– Не могу, у меня с координацией плохо, я так не изогнусь, Рената Романовна!

Чем дольше мы стоим напротив друг друга, тем хуже ситуация.

Если он до сих пор что-то не разглядел в подробностях, то теперь-то смог насладиться по полной программе.

– Да черт с тобой! – психую я, бросаю полотенце, разворачиваюсь и начинаю подниматься по лестнице в ярком свете фонарика.

Голая.

Давая ему шанс разглядеть меня с другой стороны. Тоже по-своему хорошей.

Чувствую спиной его взгляд, но принуждаю себя не торопиться.

В конце концов, должен кто-то оценить пять лет работы с личным тренером.

– Да, смотрю, ты после отмены свадьбы не плюшками тоску заедала, а в спортзале вкалывала… – комментирует Афанасьев довольным голосом.

Все, что я могу ему противопоставить – с грохотом захлопнутую дверь подвала.

Даже на щеколду запирать смысла нет, он опять через окно вылезет!

8.

Наверху действительно уже горит свет, и снова все работает.

Я быстро ополаскиваюсь в душе, заворачиваюсь в свежее полотенце и переодеваюсь в кашемировый свитер и мягкие домашние брюки. На корпоратив я взяла с собой роскошное сияющее платье, открывающее мои длинные «ноги раздора» так высоко, как только можно. И туфли, делающие их еще длиннее. Но до начала торжества я лучше похожу в чем-нибудь удобном.

Открываю ноутбук и пытаюсь поймать интернет, однако, увы, не вижу вайфая вообще. На телефоне призраком мигает одно деление сети, но потом пропадает, как и не было.

Это как?

А как же Гарри, который велел «звонить», если что понадобится?

Куда звонить? В колокола?

Ко всему прочему свет несколько раз тревожно моргает и на несколько секунд загорается намного тусклее.

Потом возвращается к норме, но это меня беспокоит.

Кстати, что-то там говорили про спутник? Надеюсь, речь шла не только о телевизоре, и тут есть нормальный доступ в интернет!

Выхожу в обнимку с ноутбуком из спальни и спускаюсь на первый этаж. В «командном центре» под лестницей перемигиваются разноцветные огоньки, но ничего похожего на маршрутизатор или роутер я не обнаруживаю. Осмотр телевизора тоже ничего не дает – провод антенны уходит в стену. А куда он дальше – кто его знает?

– Чем занята? – выглядывает из кухни жующий Афанасьев.

– Ищу интернет, – отзываюсь я уныло. – Спутник, модем, роутер, телефонную линию, хоть почтового голубя!

– Ты бы его еще в подвале поискала, – дожевывая, язвит он. – На чердак надо. Пошли.

Мы с Афанасьевым и ноутбуком обходим весь второй этаж три с половиной раза, пока я не соображаю, что вход на чердак наверняка тоже хорошо спрятан, как и дверь в подвал.

И точно – после более пристального осмотра в углу коридора находится сливающийся с обоями шнурок, за который мы и тянем – в потолке со скрипом открывается люк и из него спускается лестница.

– Что, опять мне лезть? – обреченно спрашивает Свят, глядя в очередную темноту.

Но так, для видимости спрашивает, потому что тут же цепляется за перекладину и ловко взлетает вверх.

– Давай руку! – высовывается он. – Или останешься без связи?

Вместо ответа я закрываю ноутбук, протягиваю ему, и пока он отвлекается, чтобы его положить, самостоятельно так же быстро и ловко взбираюсь по лестнице.

Я однажды полгода даже в секцию скалолазания ходила! Но потом тренер повадился меня «подсаживать», тщательно ощупывая подсаживаемое место, и я, как блудная дочь, вернулась в свой фитнес-клуб к девочкам.

На чердаке тесно и пахнет сухими луговыми травами. Света достаточно – он льется из люка, указывая путь к интернетному хозяйству.

Домашние роутеры я приручать умею, но здесь какая-то сложная схема – рычажки, огоньки, провода, все перемигивается и щелкает. И никаких признаков знакомых разъемов и кабелей.

Присаживаюсь на корточки в надежде все-таки понять – где тут что-нибудь можно перезагрузить или включить, или хотя бы воткнуть сетевой шнур. Свят устраивается рядом, так что его локоть то и дело задевает мой, а бедро так близко, что приходится себя контролировать, чтобы не коснуться случайно. Он ведь наверняка все не так поймет! От этого напряжения начинают ныть мышцы и копиться раздражение.

– Что-нибудь понимаешь? – спрашиваю я полушепотом.

– Неа, – тоже полушепотом