устроиться самому. Но Андреичу так понравилось, как ты работаешь, что он послал меня нафиг, велев не сбивать тебя с толку.

– И ты сдался? – не могу удержаться от подколки.

Я и без того слишком впечатлена внезапно открывшимися обстоятельствами, мне требуется перекур.

Но Свята вдруг подрывает:

– Сдался?! Это ты называешь "сдался"? – он отставляет бутылку так резко, что она чуть не бьется. – Ипотеку на бешеную сумму без первоначального взноса тебе одобрили, потому что я дернул все знакомства в том банке! Аккаунт в такси у тебя премиальный не за твои красивые глазки, а за мои! Абонемент в спортзал ты на самом деле не выиграла в лотерею! И контракт с белорусским заводом…

– Благодаря которому меня повысили… – с ужасом говорю я. – Тоже ты? Все – ты?!

– Не все, – ухмыляется Свят. – Скидочную карту в «Золотом яблоке» ты сама до максимума прокачала.

Хочется умыться, но плескать в лицо минералкой как-то чересчур экстравагантно.

– Зачем?! – выдыхаю я. – Зачем ты все это делал?

– Хотел тебя вернуть, – просто отвечает Свят, зачем-то поднимая свою рубашку с пола и комкая ее в руках.

– А не мог просто попросить прощения? Нужно было идти долгим путем?

– За что прощения?! – снова заводится он и швыряет рубашку в меня. – За то, что хотел сделать твою жизнь беззаботной? Показать – как это, когда я все для тебя делаю?

– Делаешь – тайком и не советуясь!

– Надо хвастаться на каждом шагу? – психует он.

– Надо!

– Вот! Теперь хвастаюсь!

Свят выгребает из карманов брюк сначала одну связку ключей и бросает ее на пол.

– Я купил пентхаус в твоем доме. Сделал там ремонт. Мебель сама выберешь.

Выгребает автомобильный брелок и бросает туда же.

– Ты засматриваешься на «гелики» – я его тебе купил.

– Какого цвета? – ошарашено спрашиваю я.

– Красный, конечно, – снисходительно бросает он. – А твои любимые устрицы – японские. Не надо меня проверять. Я знаю тебя лучше, чем ты сама.

– А цветы? – зачем-то продолжаю я экзамен.

– Ты ждешь ответа – пионы, – хмыкает Свят. – Потому что чаще всего говоришь это своим поклонникам. Но на самом деле ты любишь темно-бордовые длиннющие розы. Ужасная пошлость, ты этого стесняешься.

Я молчу.

– Впечатляет? – говорит он, подходя ко мне вплотную.

– Честно? – облизываю сухие губы и отвечаю искренне: – Очень.

Свят наклоняется, берет мое лицо в ладони, я распахиваю глаза, подаваясь к нему.

Мои руки сами ложатся на его узкие бедра, но вместо поцелуя он выдыхает мне в губы:

– А меня впечатляет, как тебя ко мне тянет, Ренаточка. Я выполнил все, что только смог придумать. Падай же к моим ногам.

– А с чего ты взял… – говорю я, глядя в его сияющие весенней синевой глаза. – Что я тебя все еще жду? Может быть, у меня есть личная жизнь?

– С того… – говорит он тоже шепотом и наклоняется еще ниже, чтобы проговорить это на ухо. – Что у тебя за все эти годы никого, кроме меня, не было…

Отшатываюсь от него, едва не опрокидываясь на кровать.

Вот уж и вправду – упала бы к ногам!

– У тебя такое лицо, будто ты сейчас закричишь: «Сжечь колдуна!» – ржет Свят. – Догадаться совсем несложно, дорогая. По тому, что ты ездишь на такси, а не в чужих тачках. И по твоей жажде вчера… Такая голодная девочка.

Смотрю на него почти с ненавистью – в голове рой мыслей, в животе стая бабочек.

Такое безумие.

Мир вокруг вращается и не хочет останавливаться.

Что ты сделал со мной, Святослав Афанасьев?

– Нет… – говорю через силу. – Мою должность я тебе все равно не прощу!

– Зачем тебе эта должность? – говорит он, вновь склоняясь надо мной. – Ты же в декрет уйдешь.

– Какой декрет?

– Даже три декрета подряд… – Свят склоняется все ниже, укладывая меня на кровать и нависая сверху. – Хочу от тебя дочку. Еще дочку. И сына.

– Младшего? – говорю дрожащим голосом, глядя в темноту его зрачков. – Чтобы вырос таким же избалованным, как ты?

– Ага, – кивает он. – Значит, против декрета не возражаешь. Остальное обсудим. Потом…

– Потом… – соглашаюсь я, уже чувствуя его губы на своих.

Мы сплетаемся в объятиях, целуясь, как в последний раз.

Хотя нет, скорее – как в первый. Тогда это тоже было захватывающе, запретно, глупо и совершенно нереально – до головокружения.

Руки Свята путешествуют по обтягивающему платью и почти забираются под него, когда я ловлю их и убираю.

– Рената Романовна, – с упреком говорит он. – Кончайте ломаться уже. Я же вижу, что вы меня любите.

– Святослав Семенович, вы мне до сих пор в любви официально так и не признались, – в тон ему отзываюсь я.

– Не признался? – озабоченно переспрашивает Свят.

– Ни разу.

– А на асфальте?

Смотрю на него, пока он не начинает улыбаться.

И снова смотрю.

И продолжаю смотреть.

– Я так тебя люблю, – говорит сияющий Свят. В его глазах больше нет серых туч, только голубое небо. – Как сумасшедший.

Он тянется, чтобы меня поцеловать, но я упираюсь ладонями в его горячую грудь и капризно говорю:

– Все-таки чего-то не хватает.

Свят вздыхает, скользит губами по моей шее, переходя на ключицу, прикусывает тонкую кожу зубами и тихо-тихо говорит в самое ухо:

– Ренат, ну прости идиота… Больше никогда не буду от тебя ничего скрывать.

И, конечно, я прощаю.

Потому что тоже хочу дочку, еще дочку и очень избалованного младшенького.

Конец.