Тут же послышался чей-то голос:

— А правда, что одна из них — дочка Лодренов, та, что почитали мертвой, ну, жена Понталека?

— Пока сам не увижу, ничего сказать не могу. Вместо него ответил Жуан, решивший, что лучше поскорее расставить все точки над «i»:

— Ее считали мертвой, потому что так решил Понталек: он сделал все возможное, чтобы прикончить ее в Париже. А самому без помех жениться на матери мадам Лауры… и тоже убить ее. Что до фамилии Понталек, то она и слышать о ней не желает, а завтра сама пойдет в муниципалитет, чтобы избавиться от нее по закону и снова взять свою девичью фамилию.

— Республиканский развод? — предположил кто-то. — Так с покойником-то не разводятся.

Тут снова вступил Кренн:

— В том, что Понталек мертв, нет никакой уверенности. Пока его тело не найдено, не обнаружены даже его фрагменты. Так что закон на стороне жены!

— А она займется предприятием Лодрен? — поинтересовался другой посетитель.

— Сначала надо выяснить, что от него осталось, -

с горечью ответил Жуан. — То, что случилось с поместьем Лодренэ, наводит на грустные размышления…

— Я здесь не для того, чтобы открывать публичные прения, — прервал беседу капитан. — Ну что ж, я поднимусь к мадам Понталек. До скорого!

Спрыгнув со стола, он бегом направился к лестнице, а расстроенная и сконфуженная от этого балагана, случившегося у нее в трактире, мадам Анри повела капитана наверх, освещая лестницу факелом.

Лаура, сидевшая у камина, поднялась навстречу Кренну, вошедшему с двурогим шлемом под мышкой. Бина уже рассказала ей о том, что происходило внизу.

— Ну что ж, — вздохнула она, обменявшись приветствиями с капитаном, — похоже, инкогнито, которое я стремилась сохранить, возвращаясь сюда, осталось пустым намерением.

— Я бы сказал даже — чистой утопией, мадам, — согласился жандарм с глупой улыбкой, свидетельствовавшей об эффекте, произведенном на него молодой особой. — Такая женщина, как вы, не может остаться незамеченной. Но, с вашего позволения, я всегда к вашим услугам, чтобы помочь, насколько это в моих силах…

— Благодарю вас. Я хотела бы как можно скорее узнать, что случилось с Венсанами и почему мой дом стал похож на пустую скорлупу.

Все больше подпадая под силу обаяния и красоты собеседницы, Кренн пустился в долгие разглагольствования, желая убедить ее в своих талантах, как вдруг вмешалась Лали, которой уже надоело смотреть, как он переминается с ноги на ногу:

— Да сядьте же, капитан! Так вам удобнее будет говорить…

Карета въехала в город через ворота Святого Венсана, продолжила свой путь по главной дороге, а затем по улице Поркон де ла Барбинэ. Когда она наконец остановилась у особняка Лодренов, Лаура почувствовала, как у нее сжалось сердце. Впервые за долгие годы она совершенно открыто возвращалась в родительский дом. И присутствие капитана Кренна, верхом сопровождавшего карету, придавало этому возвращению налет официальности. В окно кареты она увидела вывеску «Веселой Трески», трактира, где она дважды останавливалась, узнав, что вход в дом был ей воспрещен. Вот и на этот раз тяжелая старинная дубовая дверь особняка с наличником, украшенным львиными головами и цветами, была заперта, зато отворились обе створки ворот для въезда экипажа. Колокол на соседнем соборе прозвонил полдень. Матюрина ожидала их во дворе вместе с Биной, прибежавшей рано утром, в отлив, рядом стояли Элиас и Геноле, двое старых слуг, братья, взятые в дом еще при отце Лауры, и, наконец, немного поодаль можно было заметить маленького худенького человечка в очках, возраст которого не поддавался определению. Лаура вспомнила, что раньше видела его в доме, но никак не могла вспомнить его имени.

В туго накрахмаленном чепце и строгом черном платье под белоснежным широким передником, Матюрине не хватало лишь только пары крыльев и огненного меча, чтобы довершить сходство со строгим ангелом, охраняющим врата в рай, так торжественно выглядела ее поза. Сначала она по очереди представила мадам слуг, а потом подошла к человечку в очках с толстыми стеклами.

— Мадам, наверное, не помнит Мадека Тевенена? Он был секретарем у покойного месье Беде… Только он и остался из служащих мадам Марии.

Лаура удивленно вскинула брови:

— Ты хочешь сказать, что он один управляет теперь… компанией Лодрен?

В ответ заговорил сам человечек.

— Печальная реальность, мадам, — произнес он, натужно улыбаясь. — Я и сам уцелел по чистой случайности. После смерти месье Беде, гос… ну, в общем, гражданин Понталек выгнал всех вон, заявив, что все мы были сообщниками этого «старого разбойника», это его слова, мадам, не мои, и что он намеревается управлять компанией самолично.

— Один? В конторе, где работали шесть человек? Насколько я знаю, он так и не разобрался в том, что презрительно называл «меркантилизмом»?[16]

— О, гражданин Лекарпантье стал ему помогать, но я могу сказать только — прошу прощения, мадам, — что они в основном занимались сбором долгов, когда надо было (а такая надобность случалась часто), да при помощи силы превращали все, что можно, в наличные деньги. А потом все они исчезли. Я зашел проверить, нельзя ли хоть что-нибудь спасти, ведь у нас все-таки еще осталось судно в Индийском океане, а тут как раз госпожа Матюрина сообщила мне вчера о вашем приезде. Я и прибежал, теперь к вашим услугам…

После этой длинной речи, произнесенной на од-

ном дыхании, он сделал глубокий вдох, заполняя воздухом свои слабые легкие, в то время как Лаура растроганно протянула ему обе руки.

— Вы заслуживаете моей глубокой благодарности. К несчастью, я и сама ничего в этом не смыслю, но, быть может, с вашей помощью и прилежно занимаясь, пойму наконец…

— Я неплохо разбираюсь в морских делах, — небрежно обронила мадам де Сент-Альферин. — Если позволите, я посмотрю бумаги…

Даже если бы она объявила, что была клерком у нотариуса, то Лаура и то удивилась бы меньше:

— Вы, мой милый друг? Как это возможно?

— Еще как возможно. То, что я кое-что в этом смыслю, — чистая правда. Вы об этом ничего не знали, что естественно, потому что я вам никогда не рассказывала о своей ранней молодости. Ведь мы с вами, можно сказать, с одного борта. Я родом из Нанта, где мой отец, Франсуа де ла Вильбушо, снаряжал торговые суда, направляющиеся из Африки в Америку.

— Невольничьи суда! — возмутился Кренн, обожавший влезать в чужие разговоры.

Лали одарила его взглядом, тяжелым, как гранит:

— Бывало и такое, но далеко не всегда. А вам, молодой человек, следовало бы сдерживать свое негодование, а не то я попрошу вас перечислить всех своих предков и рассказать, чем они занимались! Не беспокойтесь: нашего предприятия больше не существует. У отца рождались только дочери, нас было четверо, и я самая младшая. Одна из нас уже у господа, две другие ушли в монастырь. Мать умерла, когда я была еще ребенком, и отец воспитал меня как мальчика, как сына, которого он всегда мечтал иметь. Я повсюду его сопровождала, особенно любила бывать в конторе и на складах. Мне нравилось, как там пахло…