— И что?! — Андрюха обхватил голову руками. — А что с ним делать ещё, для чего народ набирать? Это ж политика! Ты всегда играешь за кого-то!

— Как так? — Юрьич растерянно развёл руками, — Как так? Сотрудничать? С ними? Они же хотят разрушить!

Юрьич неуверенно встал с лавки и повернулся ко мне лицом.

— Что они хотят разрушить, Юрьич? — устало произнёс я.

— Всё. Тебя вот. Будущее… Мой дом, — Юрьич посмотрел в сторону своего двора, — Мой дом хотят снести. А он… Им! За деньги!

— Ну дадут тебе новую, блять, трёшку в двадцатиэтажке, с закрытым двором, без цыган этих твоих ебучих, с консьержем, будешь книжки свои хранить в отдельной комнате, ну пятнадцать тысяч подписчиков-то ты зачем угробил, а?! — Андрюха истерично рванул воротник своей куртки, стоя за спиной у Юрьича.

— Что вы такое г-говорите? — голос профессора задрожал, — К-какую новую? Мне не нужна новая. Да что ж вы за люди-то такие?! Ребята?!

Я поднял взгляд на профессора.

— А комната? Там же мамина комната… Папина комната. Я же ребёнком там… Совсем… М-ма… М-ма-але… — По щеке Юрьича покатилась крупная слеза, — Там книги… картины висят. А они как пылинку. Как ничто! Всего меня под корень…

Юрьич осел на лавку, зажмурился и заплакал.

— Ааа… — Андрюха развернулся и побрёл по гравию к выходу из парка, — в пизду…

Мне почему-то стало стыдно. Я встал и, ничего не сказав Берсерку на прощание, догнал друга.

Мы шли молча, стараясь не наступать в лужи. По небу бегали тучи и окропляли сквер редкими, но крупными каплями дождя. На пешеходном переходе загорелся красный свет.

— Слушай, дружище, — неожиданно тепло обратился ко мне Андрюха, — А давай уедем за город? Ты же говорил, что надо загаситься.

Я неуверенно пожал плечами.

— А куда?

— У деда домик есть, глубоко в области. Снег сошёл, жить можно…

Я пожал плечами.

— Я подумаю. Позвони завтра.

Андрюха кивнул.

— Ладно, я в метро. Поеду по делам. Ты со мной? — Андрюха повернулся в сторону павильона.

— Не, я лучше на автобусе.

Андрюха протянул руку. Я крепко пожал её, но не отпустил. Загорелся зелёный.

— Жалко его, правда?

— Мне — нет, — отрезал Андрюха и вытащил руку из моей ладони, — На связи.

Он ступил на зебру и раздражённо потопал на другую сторону тротуара.

Наврал.

Часть III. ЕКЛМ (н)

1

Я лежал на старом продавленном диване и пытался понять творчество рэпера Фэйса. Когда я успел отстать от подростков, перестал понимать их вкусы и предпочтения? Откуда они берут деньги на Гуччи? Что значит «флексить»? Я в шестнадцать лет купил себе толстовку Лакост за пятьсот рублей и всерьёз обсуждал с друзьями, палёная она или настоящая. И если палёная, то сколько же стоит натуралка? Тысячу? Полторы?!

Передо мной маячил Андрюха. За две недели на природе его кепка окончательно выгорела, красный цвет превратился в нежно-алый, но Андрюха ни в какую не соглашался выбросить на помойку атрибут своей молодости. «Никто уже так не ходит, дружище. Купи себе кепку с прямым козырьком!» — шутил я и пытался попасть по бейсболке ладонью. Андрюха в ответ прикрывался кулаком и грязно ругался. Говорил, что кепка дорога ему как память о былых победах.

Не замечая, что я лежу в наушниках, Андрюха размахивал руками и что-то мне растолковывал, а я делал вид, что увлечённо его слушаю. После Фэйса в плеере заиграли артисты лейбла Закат 99.1. «Я вчера проснулся и случайно трахнул Запад. Они мне не верят, отвечаю — это правда…».

Стараясь не шевелить рукой, я поставил плеер на паузу.

— Эээй! Эй, ты! Ты тут вообще? Тебя что, инсульт разбил? — донеслись сквозь наушники возмущения Андрюхи.

— Ты тоже фальшивый, ты тоже разбит, ты тоже пытаешься жить и любить, — процитировал я каменным голосом самый первый трек сегодняшней музыкальной паузы.

— А, понятно… Опять говно своё слушаешь, — разочарованно ответил Андрей, — Собирайся давай, пора возвращаться в Москву.

— Это ещё зачем? Мы же хотели пожить здесь хотя бы до июля.

— Я нашёл нам дело, — Андрюха звонко щёлкнул пальцами, — В сто раз круче канала.

— Да куда уж круче…

После того, как Юрьич удалил «Дом уточки», Телеграм захлестнула волна конспирологии. Оппозиционеры заявили о том, что нас прессанули siloviki, инсайдеры из Кремля называли суммы, ради которых мы согласились удалить канал, анонимные политологи сплетничали о нашем новом месте работы. Мы одновременно стали продюсерами провластных предвыборных каналов и ведущими скрипками в редакторской телеграм-команде Тины Канделаки. Нас приплетали к избирательной кампании Ксении Собчак, а мы в это время угощались домашней настойкой андрюхиного деда, нас уличали в симпатиях системным либералам, а мы парились в бане по-чёрному, нас клеймили нашистами и медиа-кукловодами ДНР, а мы наслаждались поразительной тишиной на опушке около леса. Меня не тревожили писклявые годовасики, гопники-любители русского рэпа и супружеские стоны этажом выше. Я ликовал и подумывал окончательно переехать жить за город.

— Может, хотя бы намекнёшь? — спросил я без особого энтузиазма, кидая в спортивную сумку свои порядком измятые вещи.

— Я уже намекнул, но ты променял меня на гимны для школоты. Не ссы, там всё, как ты любишь: политика, тренды и социалочка, — Андрюха изобразил руками дирижёрские движения, — Паспорт не забудь, менты сто пудов остановят…

Но менты нас не остановили. На старой разваленной станции их вообще не существовало как явления, там даже кассы не осталось (посреди поредевшего леса умирал прожавевший перрон), а на Павелецком вокзале случилось чудо и никто не обратил внимания на двух небритых людей в спортивных штанах с чёрными сумками за спиной. Андрюха отметил, что институт насилия в государстве мельчает и деградирует. Мы пополнили одну карточку «Тройки» на двоих, спустились в метро и утрамбовались в вагон.

Три станции подряд я пытался достать из сумки смартфон, но смирился после того, как нечаянно погладил девушку по попе. Несмотря на то, что она везла в брендовом пакете «Michael Kors» контейнер с макаронами по-флотски, мой спонтанный акт внимания ей не понравился. Наверное, она подумала, что я маньяк-вахтовик.

2

Ближе к вечеру мы очутились у старого дома недалеко от квартиры Юрьича. Я даже заподозрил, что Андрюха хочет отомстить, но вместо затхлой берлоги Берсерка он отвёл меня к неприметной двери подвала и попросил немного подождать. Пока он переписывался с кем-то по телефону, я наблюдал, как огни навесных люстр из квартир первых этажей отражались на непросохшем асфальте. Из-за тёплой погоды двор казался мне необычайно уютным. Заходить в вонючий подвал не хотелось.

Изнутри щёлкнул замок и дверь отлипла от стенки, однако, наружу никто не вышел. Мы отворили дверь, переступили порог и чуть не улетели с крутой лестницы вниз, потому как неприветливый гость не соизволил включить свет или предупредить нас об опасном спуске. Лестница упиралась в узкий перпендикулярный коридорчик.

— Туалет слева, если что, — буркнул наш проводник, освещая себе путь фонариком и повернул направо.

Но в туалет нам пока не хотелось. Мы проследовали за лучом фонаря и попали в тускло освещённое помещение, дальний угол которого занимал огромный бюст Ленина. На лысом лбу вождя плясали загадочные тени. Посреди комнаты стоял длинный лакированный стол, над столом нависала яркая лампа, выжигающая руки трём теоретикам. Наш проводник сел с краю стола и с неприятным скрежетом придвинулся поближе.

— Приветствую всех, — поздоровался Андрюха, — Вот, это мой коллега, о котором я вам рассказывал. Будет нам помогать.

— Отлично, — произнёс человек во главе стола, — Давайте поприветствуем товарища.

Теоретики коротко мне покивали, а я покивал им в ответ. Главный жестом предложил нам сесть и с важным видом надел очки в чёрной оправе.

— Итак, товарищи. Третий съезд Единого Комитета Ленинской Молодёжи объявляется открытым. Председатель Красных Сергей. Сегодня на повестке собрания современная агитация и привлечение новых сторонников. Как видите, мы пригласили специалистов по социальным сетям и новым