мы ударимся задницей (в этой метафоре наши задницы = наши личности). Два крайних конца перекладины представляют собой 1) недостаток достоинства, с одной стороны, и 2) избыток — с другой, когда достоинства слишком мало или слишком много. Крайний недостаток или избыток чего-либо становится пороком, а такого, очевидно, мы пытаемся избежать. Философы иногда называют это «правилом Златовласки». Для каждой черты характера Аристотель убеждает нас быть не слишком горячими, не слишком холодными… в самый раз.

В качестве примера возьмем умеренность, которую Аристотель описывает как золотую середину, когда речь идет о гневливости и бесхарактерности[42]. Люди с дефицитом гнева — это те, кто не негодует по поводу поступков, которые должны возмущать, или времени, или людей, чье поведение возмутительно. Такой человек кажется бесчувственным, тем, кто не ощущает боли. Поскольку он[43] не гневается, он не похож на того, кто защищается; готовность принимать оскорбления в свой адрес и не обращать внимания на оскорбления в адрес своей семьи и друзей — признак рабской покорности.

Иными словами, если человек совсем не гневается, когда видит какие-то жестокости, например когда хулиган третирует невинного ребенка, он просто стоит там, разинув рот и пуская слюни, вместо того чтобы ответить должным возмущением. Но если мы слишком гневливы, то схватим хулигана и бросим его в озеро, а затем отловим всех членов его семьи и всех их тоже бросим в озеро, а потом спалим их дом дотла.

Золотая середина гневливости — которую Аристотель называет умеренностью — определенный уровень гнева, для ситуаций, где он уместен. Чтобы гнев был направлен на людей, которые этого заслуживают, например фашисты, коррумпированные политики или кто-то, связанный с бейсбольным клубом New York Yankees[44]. Итак, гнев — качество, а умеренность — добродетель, золотая середина, к которой мы стремимся[45].

Видите, как красива эта идея? Все дело в гармонии, равновесии и грации. Это просто гимнастка — звезда идей, изящно спускающаяся с бревна. Но если задуматься об этом хотя бы на секунду, возникает скользкий момент. Откуда мы знаем, что такое «чрезмерно» или «недостаточно»? Как мы поймем, что злимся достаточно, по причинам, по которым стоит злиться, или на людей, заслуживающих гнева? Это самая распространенная причина, по которой критикуют этику добродетели: нам нужно работать, учиться, стремиться и развивать в себе какое-то качество, чтобы волшебным образом получить теоретическое «идеальное» его количество, которое невозможно определить или измерить? Отличный план. Даже Аристотелю иногда трудно точно описать среднее значение. По поводу умеренности он пишет: «Трудно определить, как, против кого, по поводу чего и как долго мы должны сердиться, до какого момента мы действуем правильно или ошибочно»[46]. А затем пожимает плечами: «По крайней мере, ясно одно: промежуточное состояние заслуживает похвалы, и… во всем виноваты излишества и недостатки»[47]. Вся система может показаться немного похожей на знаменитый комментарий судьи Поттера Стюарта о жесткой порнографии: хотя он и не смог дать ей определение, «я узнаю ее, когда вижу»[48].

Это может показаться непрочной основой для целой этической системы. И всё же: мы вроде как понимаем всё, верно? Наверняка мы даже можем вспомнить момент, когда злились на кого-то или что-то, а позже думали: «Да-а-а, наверное, я перегнул палку». Или миг, когда мы постфактум почувствовали, что стоило бы сильнее повысить голос. Если подумать о том, что мы сделали, как нужно изучить и свои действия, и действия окружающих, в итоге мы поймем, что такое «слишком мало», что такое «слишком много» и что такое «достаточно». Нам нужно узнавать это, когда мы это видим, и мы узнаем это, только когда увидим, если всегда будем к этому стремиться.

Поиски добродетели помогут нам и в других смыслах. Когда мы начнем воспринимать людей как совокупность качеств, мы лучше поймем, что нам в них нравится, а что нет. Иногда мы говорим: «Луис — милейший парень» или «Диана — самый прекрасный человек в мире». Но на самом деле мы не хотим видеть в своих друзьях крайние проявления каких-то качеств (самый милый человек в мире был бы ужасно скучным). Вспомните тех, с кем вы когда-то проводили много времени: бывшего парня или подружку. То, что вам в них нравилось, было близко к добродетели, качества сбалансированы («Деймон всегда оказывался рядом со мной, но он понимал, когда мне нужно провести время с собой»). То, что сводило вас с ума — и, вероятно, поэтому они стали бывшими, — качества, которых им недоставало или которых было чересчур и которые они, как нам казалось, не стремились изменить, чтобы приблизиться к желаемому балансу («Деймон никогда не пользовался дезодорантом, стриг ногти, положив ноги на стол, и вытирал руки после чипсов о кошку»[49]). Мы найдем золотую середину, только если будем постоянно тренироваться ее искать, оттачивая мастерство, пытаясь снова и снова, терпя неудачи, снова пытаясь и снова терпя неудачи, а также оценивая свои успехи и неудачи.

«Золотая середина»: способ меньше раздражать!

Теперь мы можем вернуться к нашему первоначальному вопросу и дать более четкий ответ на него. Возможно, инстинктивно мы осознавали, что бить друга по лицу без причины плохо, но теперь понимаем, почему так: мы проявляем не среднюю степень добродетели (умеренность), а чрезмерный гнев. Это было бы нарушением равновесия.

Кроме того, теперь мы знаем, как вести себя в будущем: возможно, мы были склонны к умеренности, интуитивно понимая (благодаря «набору для начинающих практиковать умеренность»), что умеренность — это правильно. Но если мы не будем тренироваться, не научимся ее настраивать и не будем регулярно проверять себя, можно ли считать то, что мы делаем, проявлением умеренности, то однажды мы начнем пускать слюни, пока кто-то третирует детей и бьет по лицу наших друзей. Этика добродетели дает нам полную картину: как мы справляемся, как можем стать лучше, чего нам стоит избегать.

Вернемся к примеру с добродетелью исполнительности (которая, опять же, не входит в число перечисленных Аристотелем). Можно сказать, что ее недостаток считается беззаконием — нарушением правил и социальных договоров. Чрезмерная исполнительность была бы бессмысленным повиновением; такое демонстрируют солдаты, совершающие зверства, потому что они «всего лишь выполняли приказ». Мое личное отношение к исполнению долга временами доходит до крайности. Спросите хотя бы мою жену, друзей или любого, кто бывал со мной на вечеринке в момент, когда начинался