Я похлопал ее по плечу — я был горд своей пылкой юной женой.

— Джейн, ты, чувствую, от этой Эдем-Олимпии мокрого места не оставишь… Слава богу, здесь ничего не написано о моих мыслях.

— Напишут, дорогой, напишут…

Поглядывая в сад, Джейн докончила свой спритцер{18} — ее тянуло поскорее вернуться к монитору.

— Я дам вам список интересных ресторанов, — сказал ей Пенроуз. Он сидел посреди плетеного диванчика, раскинув руки, словно индуистский святой, и разглядывая нас в своей привычной манере. — В «Тету» в Гольф-Жуане лучшие дары моря. В «Ше Фели» в Антибе вы можете отведать любимую кровяную колбасу Грэма Грина. Для людей действия, вроде вас, Пол, это настоящее святилище.

— Сходим, — я полулежал на мягких подушках, наблюдая, как легкий самолет над Круазетт тянет за собой рекламное полотнище. — Здесь такая благодать. Все абсолютно идеально. Что же могло случиться?

Пенроуз молча уставился на меня; на лице его сперва вспыхнула, а потом, как умирающая звезда, погасла улыбка. Глаза у него закрылись, и он словно бы впал в короткую фугу{19} — неустойчивое состояние в преддверии эпилептического припадка.

— Уайльдер… — Джейн с тревогой глянула на него и помахала рукой, чтобы привлечь его внимание. — Доктор Пенроуз… Вы…

— Пол? — придя в себя, Пенроуз повернулся ко мне. — Самолеты — это так сложно… Извините, я не расслышал, что вы говорили.

— Здесь кое-то случилось, — я махнул рукой в сторону офисных зданий бизнес-парка. — Десять человек были убиты. Почему Гринвуд сделал это?

Пенроуз застегнул свой пиджак, пытаясь спрятать мощные плечи. Он уселся прямо и заговорил едва слышным голосом:

— Говоря по правде, Пол, мы понятия не имеем. Объяснить случившееся невозможно, и эта история чуть не стоила мне работы. Эти убийства бросили черную тень на «Эдем-Олимпию». Двадцать восьмого мая были убиты семь человек из высшего звена администрации.

— Но почему?

— Крупные корпорации тоже хотели бы знать, — Пенроуз поднял руки, грея их на солнце. — Откровенно говоря, я не смог сообщить им ничего.

— Может быть, Дэвид был несчастлив? — Джейн поставила стакан. Она наблюдала за Пенроузом так, словно перед ней был помешавшийся пациент, который случайно забрел в приемный покой и вот рассказывает какую-то бредовую историю о смертоубийствах. — Мы с ним работали вместе в больнице Гая. Он был несколько высокомерен, но, в общем-то, стоял двумя ногами на земле.

— Именно, — в голосе Пенроуза слышалась убежденность. — Ему здесь нравилось, нравилась его работа в больнице, в детском приюте в Ла-Боке. Дети были от него без ума — маленькие североафриканцы, алжирские французы… в основном, брошенные семьями. Они в жизни не сталкивались ни с кем, похожим на Дэвида. Еще он помогал в Манделье, в метадоновой клинике…

Джейн разглядывала свой пустой стакан. В липком осадке на боковой стенке трепыхала крылышками завязшая мошка.

— Он когда-нибудь отдыхал? Похоже, бедняга перетрудился.

— Нет, — Пенроуз снова закрыл глаза. Он пошевелил головой — не забрезжит ли хоть лучик света во мраке внутри его черепной коробки. — Он ходил на курсы арабского и испанского, чтобы говорить с детьми в приюте. Я никогда не видел его в подавленном состоянии.

— Может быть, он перебрал антидепрессантов?

— Я ему ничего такого не выписывал. И вскрытие ничего не показало. Никакого вам ЛСД, никаких амфетаминов.

— Он был женат? — спросил я. — Жена бы наверняка заметила, если что.

— Если бы он был женат! Был у него романчик кое с кем из отдела управления имуществом…

— С мужчиной или женщиной?

— С женщиной. С кем еще? — Джейн прореагировала слишком уж темпераментно. — Гомосексуалистом он не был точно. Она что-нибудь сообщила?

— Ничего. Их роман к тому времени уже несколько месяцев как закончился. Печально, но есть вещи, которые навсегда останутся тайной.

Пенроуз нахмурился, уставившись в бассейн, и закусил ноготь. Сад теперь погрузился в тень — день клонился к вечеру, и солнце покинуло долину «Эдем-Олимпии», закатившись за верхние этажи офисных зданий, которые плыли над деревьями, как летающие каравеллы. Лицо Пенроуза побледнело — следствие нашего разговора. Теперь двигались только его руки. Они улеглись на подушки подле него и, вздрагивая и подергиваясь, жили собственной жизнью.

— А больше никто тут не замешан? — Я махнул в сторону Канн. — Может быть, какие-нибудь заговорщики со стороны?..

— Следователь ничего такого не нашел. Полицейская бригада провела тут несколько недель — восстанавливала сцены убийств. Эдакий театр под открытым небом. Можно было подумать, «Эдем-Олимпии» не дают покоя лавры Эдинбурга с его фестивалем. А зарубежные правительства тем временем требовали результатов. Сюда съехалось столько психологов, что в аэропорту перегрелись ленты транспортеров. А в конференц-зале «Нога-Хилтон» даже телевизионные дебаты устроили. Но так ни к чему и не пришли.

— Он ведь и вас пытался убить. — Джейн оттолкнула от себя стакан — сердитое жужжание насекомого действовало ей на нервы. — Вы были ранены. Как он выглядел, когда в вас стрелял?

Пенроуз вздохнул. Из его широкой груди при этих воспоминаниях словно вышел весь воздух.

— Я, слава богу, его не видел. Не уверен, что он и метил-то в меня. Я проверял что-то в фармацевтической кладовой, и как раз в этот момент разлетелась стеклянная дверь. Дэвид из коридора стрелял в профессора Берту. Когда я кое-как остановил кровотечение, его уже и след простыл.

— М-да, невесело… — Внезапно я проникся сочувствием к Пенроузу. — Ну и кошмар вы пережили!

— Дэвиду было хуже. — Пенроуз посмотрел на свои неугомонные руки, потом кивнул мне, благодарный за это проявление сочувствия. — Понимаете, Пол, это не объяснить. Наверно, какой-то глубинный психоз вызревал у него годами, какой-то кризис, уходящий корнями в самое его детство.

— Дэвид знал кого-нибудь из убитых лично?

— Всех знал. Несколько человек входили в руководство приюта в Ла-Боке, как, например, Доминика Серру, маммолог из клиники. Она много свободного времени отдавала приюту. Одному богу известно, зачем Дэвиду понадобилось ее убивать.

— Может быть, его настоящей целью была «Эдем-Олимпия»? — Джейн вынесла стакан на открытый воздух и пальцем вытолкнула мошку на свободу. — Мне-то здесь нравится, но как-то оно вызывающе богато…

— Мы думали об этом. — Пенроуз наблюдал за насекомым и улыбался, глядя, как оно маневрирует в воздухе с сердитым жужжанием. — Но «Эдем-Олимпия» — это бизнес-парк. Здесь ведь не «Метрополис» Фрица Ланга{20}. Съездите в Ле-Канне или Грас, и вы найдете там десятки старомодных баров, где можно наслаждаться пастисом{21}, а можете поставить на какую-нибудь лошадку в Лоншане{22}.