выучить ее язык, то сможешь обрести покой и комфорт. Лучший вид лекарства, который я знаю.

— Мне неплохо и такой, какая я есть. — Я посмотрела ему в лицо, надеясь, что он начнёт возражать.

— Конечно, неплохо. А как насчет одного урока, прежде чем мы отправимся домой? Я могу научить тебя, как найти север. Самый простой урок.

Я хотела сказать «да», но это слово, не произносимое давным-давно, застряло и застыло, как шарик, посреди горла. Вместо этого я убрала руку с двери и положила ее на колени.

— Или расскажу об этом в следующий раз, — сказал он. — Это может подождать. Пойдем домой.

В ту ночь перед сном он дал мне книгу в тканом переплете под названием «Основы выживания в дикой природе». Я сунула ее в ящик прикроватной тумбочки, но снова достала, как только он вышел из комнаты, просматривая названия глав. «Сигналы». «Пропитание». «Убежище». «Узлы и плети». Я не спала всю ночь, поглощая ее страницу за страницей. Там были пошаговые инструкции по проверке съедобности растений и насекомых, установке ловушек, строительству убежищ для бродяг, ловле рыбы руками. Там была номенклатура карт и компасов, которые нужно было изучить, полевые ориентиры и особенности местности, разведение костра, личная защита, уход за ранами, адаптивность, преодоление стресса, переохлаждения и страха.

Я не понимала, почему меня привлекли эти страницы, по крайней мере, тогда, но они говорили со мной на самом глубоком уровне. Хэп был мудрым человеком. Он, должно быть, с самого начала догадался, что это будет способ поговорить со мной, как выживший с выжившим.

* * *

Заезжая на небольшую стоянку в начале тропы, я завязываю тяжелые ботинки на двойной узел, застегиваю молнию на куртке до подбородка и отправляюсь в путь, огибая главную тропу, чтобы следовать менее известным маршрутом к петле мыса. Через полмили я подхожу к густой кипарисовой роще и ныряю в узкий пролом между деревьями, держа одну руку перед лицом, чтобы не попасть в паутину; я знаю, что она там есть, хотя и не вижу её. Мои кончики пальцев становятся липкими, и время словно застывает. Мне снова десять или одиннадцать, и мне впервые показывают тайный путь в рощу.

«Круммхольц» — это слово для обозначения этого вида растительности я помню из одного из уроков Хэпа; немецкий термин, означающий «гнутая древесина». На протяжении многих десятилетий суровая погода придавала деревьям гротескные формы. Насыщенный солью северный ветер убивает кончики ветвей, заставляя их опускаться и скручиваться, устремляясь к земле, а не к небу. Они представляют собой живую схему адаптации, интеллекта и жизнестойкости природы. Они должны были погибнуть в подобных условиях, однако они растут.

В роще я чувствую внезапную острую боль по Хэпу. За всю красоту, которую он мне показал, и за уродство тоже. За то, как он снова и снова открывал мир, доверяя мне впустить его. Находясь здесь, я чувствую себя ближе к нему, и это намного ближе к ответам, за которыми я пришла, к тому, как я могла бы собрать себя воедино, как разрозненную, разбитую головоломку.

Я закрываю глаза, пытаясь удержать все это в неподвижности — слабый просеивающий свет и густой запах мха. Но в тот момент, когда я это делаю, возникает мысль, словно на затемненном киноэкране. Вспышка остаточного изображения, быстрая и темная. Это идеальное место, чтобы похоронить тело.

Кэмерон Кертис всплывает на поверхность моего сознания, как марево. Как кровь, покалывающая мои руки пульсацией, когда я сжимаю их. Большие карие глаза, которые познали трудные вещи. Упрямый, полный надежды изгиб ее рта и длинные темные волосы. Кажется, не имеет значения, что я подвела других, таких как она и я, на этом пути. Что, вероятно, уже слишком поздно. Она здесь.

Я почти спотыкаюсь, когда ныряю обратно через пролом на мыс, идя все быстрее и быстрее по пустой тропе, к краю обрыва, где ветер такой сильный, что почти сбивает меня с ног. Внизу четыре жирных баклана усаживаются на неровную черную скалу, их шеи прижаты к телу, как крюки. Прибой бушует вокруг них, взбивая пену. За их спинами виднеются черные и зеленоватые волны. Рыбацкая лодка подкатывается к вершине гребня, а затем падает вниз, словно с обрыва.

Я хочу, чтобы Кэмерон Кертис вот так исчезла из моего сознания навсегда. Но даже лодка не исчезает. Он выпрыгивает из желоба, маленькая и белая, цепляясь за него. В ушах у меня начинает звенеть от холода, но я все равно сажусь, крепко обхватив колени руками, пытаясь держать себя в руках. Волосы падают мне на глаза и попадают в рот, отдавая соленым. Все, кажется, кружится в вихре, дергается взад и вперед. Всё это ужасно и прекрасно. И я здесь, пытаюсь вспомнить, как пережить немыслимые моменты; как пережить дикость, хаос и страх.

— 6-

Час или около того спустя я возвращаюсь к своей машине; я продрогла до костей, но на душе у меня спокойнее. Добираюсь до парковки и останавливаюсь, как вкопанная. Два полосатых полицейских шлагбаума наполовину перекрывают вход в парк. Полдюжины офицеров в форме собираются возле доски рейнджеров с командами К-9 и рациями. Это поисковая группа Кэмерон Кертис.

Натягивая капюшон курстки, я направляюсь к своему Форду Бронко, чувствуя себя бросающейся в глаза, в полной боевой готовности. Я нахожусь в трёх метрах от него с ключами в руке, когда слышу свое имя. Но мне это, должно быть, почудилось. Меня здесь больше никто не знает. Ускоряясь, я достигаю двери как раз в тот момент, когда чья-то рука опускается мне на спину.

— Привет.

Я автоматически разворачиваюсь с поднятыми руками, готовая дать отпор. Но ничто не может подготовить меня к лицу, которое я вижу… такому знакомому, несмотря на прошедшие годы. Словно я села в машину времени и очутилась в далёком прошлом.

— Анна Харт. Не могу в это поверить.

Я могу только смотреть на него. Серые глаза, теперь с морщинками, но с тем же светом; квадратная челюсть и тонкий прямой нос; копна непослушных рыжевато-золотистых волос, торчащих из-под полей шляпы. Призрак, воспоминание, давний друг.

— Уилл Флуд.

Я подхожу, чтобы обнять его, и ударяю локтем по плечу, затем отступаю,