причины и условия. С его точки зрения, «различие между непосредственными причинами и условиями является абстракцией, полезной для анализа, но не всегда точной, поскольку побочные причины всегда могут изменяться при достаточном изменении условий» [33, с. 29]. Неразличение причинных и непричинных детерминаций часто вызывает у исследователя желание увидеть причину там, где она вообще не имеет места. Отождествив причинность с закономерностью, повторяемостью, Бом связывает ее на этом основании с предсказуемостью [см.: 33, с. 34]. Но формула «если А, то В» может относиться и к условной детерминации, и к причинной, и к сторонам противоречия и т. д. Кроме того, вовсе не исключен единичный акт порождения одного другим, не воспроизводящийся во времени, и такая причина не может быть связана ни с законом, ни с предсказуемостью как его функцией. Отсутствие расчленения, дифференциации типов детерминаций одного «уровня» неминуемо ведет к поиску «сторонних» детерминаций, исходящих от другого уровня. Такое построение, как это далее будет показано, характерно для любой механической схемы.

Плодотворной попыткой «примирить» принцип причинности, связанный с порождением одного другим, и понятие ф-функции представляются следующие соображения. Если состояние квантовой системы до взаимодействия с чем бы то ни было можно представить как множество потенциальных возможностей, описываемое квадратом волновой функции (ф2), то после взаимодействия (например, с фотопластинкой) одна из возможностей становится действительностью («редукция волнового пакета»). При этом до внешнего взаимодействия можно констатировать наличие связи состояний системы (иначе бы не имело места постоянство ф-функции). Связь состояний, как это убедительно показал Г. А. Свечников, следует отличать от причинности [см.: 177, с. 124]. Поэтому не следует предполагать причинных зависимостей в связи квантовомеханических состояний. Устойчивость состояния и равная вероятность возможностей последующих изменений указывает на отсутствие причинного воздействия. Причинность начинает действовать в момент редукции «волнового пакета» именно как причина этой редукции и момент ее результата — следствие.

Ряд авторов, исходя из неоднозначности отношения «причина — следствие» в микромире, пытаются «модернизировать» причинность введением понятия «статистическая» (иногда «вероятностная») причинность. Основанием такого подхода является прежде всего сведение всего многообразия детерминаций к причинной, что возможно в макромире (где можно часто пренебречь действием непричинных детерминаций) и совершенно невозможно в микромире, где непричинные детерминации начинают играть равную с причинной роль. Это обстоятельство усугубляется чрезвычайной сложностью выделения причинной детерминации из взаимодействия на микроуровне. Некоторые авторы выражают даже

сомнение по поводу возможности выделения причинно- следственного отношения на уровне микромира [см.: 145, с 34–35].

Нам представляется, что выделение причинности необходимо на любом уровне. Другое дело, что это выделение предполагает также вычленение непричинных типов детерминаций. Выяснение конкретного характера детерминаций микромира — дело дальнейшего развития физической теории. Философ не должен подменять здесь естественника, задача философа — указать на необходимость и методологическую оправданность подобных операций. С этой точки зрения вычленение непричинных типов детерминаций — единственный путь выяснения того, как возможна объективная случайность в составе детерминистической теории, т. е. выяснения вопроса, ставшего основанием едва ли не очередного кризиса физики середины XX столетия (достаточно вспомнить реакцию Эйнштейна).

Позиция, объясняющая сложность мира «усложнением» или видоизменением причинно–следственного отношения, по существу опирается на сведение детерминизма к причинным связям. Она не дает возможности вскрыть диалектику необходимости и случайности и, следовательно, подойти к диалектической трактовке детерминизма.

Альтернативой усилиям реабилитировать лапласовский детерминизм и восстановить в правах «динамическое» рассмотрение природных процессов на уровне микромира выступает обратное стремление — представить статичность квантовомеханических закономерностей как фундаментальное основание бытия. Сторонников данной позиции, которая часто называется «вероятностным» подходом (так как в ее основе лежит аппарат теории вероятностей, прилагаемый к описанию объективно реальных связей и отношений), становится все больше. Борн отмечал, что вероятностные представления выступают показателем нового стиля мышления |см.: 38, с. 234–235]. В дополнение к этому необходимо отметить, что, поскольку статистичность связана с введением случайности в структуру теории, идея Борна имеет гораздо более широкое применение.

Можно без большого преувеличения сказать, что она относится ко всем областям современной науки. Не статистическое описание, как полагал Планк, является первым словом науки», а динамические законы, ибо именно они «лежат на поверхности» и наиболее легко выявляются и изучаются. История развития естествознания и философии — красноречивое тому свидетельство. Практически все законы, открытые наукой до XIX столетия, — динамические. Теория вероятностей, как это уже было отмечено, долгое время после выработки ее основных постулатов не находила практического применения в естествознании.

Одну из первых «брешей» в метафизическом стиле мышления проделала эволюционная теория Ч. Дарвина, которая была связана с признанием случайности объективной детерминантой становления действительности [см.: 1, т. 20, с. 535]. Диалектический взгляд на необходимость и случайность позволил К. Марксу и Ф. Энгельсу вскрыть действительный механизм развития общества, обнаружить в том, чем пренебрегала предшествующая наука, как «чистой» случайностью, «растворенную» в ней необходимость. «Вероятностный подход» не ищет лежащих на поверхности «чистых» необходимостей п «чистых» случайностей, чтобы объявить первое «единственно достойным научного интереса», а второе «безразличным для науки» [см.: 1, т. 20, с. 532–533].

В физическую науку такое понимание пришло лишь в XX столетии и, как показывает изложенное, не получило должного распространения и по сей день. В значительной степени проникновение вероятностного стиля мышления в физику обязано развитию квантовой теории. Согласно «принципу соответствия», выдвинутому Бором, квантовомеханические законы можно рассматривать как «естественное обобщение описания классической физики» [см.: 35, с. 120]. Таким образом, статистическое выступает более общим, а динамическое — частным, предельным случаем этого общего.

Доказательством приведенного утверждения может послужить конкретная интерпретация идеи де Бройля о том, что волновой процесс в принципе может быть сопоставлен с любой движущейся массой. Если это так, то можно предположить, что явление дифракции должно проявляться при движении макрообъектов — пуль, камней, снарядов. «Если масса частицы, — поясняет подобную ситуацию А. С. Компанеец, — равна одному грамму, а ее скорость хотя бы одному сантиметру в секунду, то согласно основной формуле

, длина

волны

.Но никакую координату немыслимо задать, с такой огромной точностью. Ведь даже размеры атома 10–8 см. Поэтому волновые законы просто не сказываются на движении таких тел» [95, с. 40]. Осуществление перехода от микромира к макромиру от вероятностного описания к динамическому можно вычислить, оказывается, по указанной формуле, достаточно точно установив количественную меру этого предела–перехода.

Опираясь на анализ большого естественнонаучного материала, советский исследователь Г. Я. Мякишев показал, что «динамические законы являются приближениями соответствующих статистических законов» |см.: 132, с. 188]. Статистические законы так же успешно, как и динамические, могут «справляться» с функциями предсказания и объяснения: «…если статистическая закономерность и не дает возможности однозначно определить, что именно произойдет, она тем не