У подножия лестницы, на Форуме перед храмом Конкордии, застыли все три городские когорты, получившие от префекта Косса Корнелия Лентула приказ охранять казну от возможных попыток посягательства на неё со стороны преторианской гвардии. Напротив Форума, на Палатинском холме, высился опустевший временный театр, усеянный мёртвыми телами.

Наконец, в огромном, тускло освещённом зале собрались более четырёхсот сенаторов. Сюда же продолжали вносить сундуки с казной. Консулы между тем решили на всякий случай принести в жертву Юпитеру барана.

— Что-то мне всё это не нравится, — шепнул он Веспасиану, пока старший консул Квинт Помпоний Секунд вместе со своим младшим коллегой Гнеем Сентием Сатурнином рассматривал внутренности жертвенного животного. — Если сюда принесли казну, это значит одно: они задумали бросить вызов гвардии.

— Тогда нам лучше поскорее уйти отсюда, дядя. Клавдий точно станет императором.

— Вовсе не обязательно, мой мальчик. Давай сначала послушаем, что нам сейчас скажут. Не хотелось бы принимать опрометчивых решений, а потом сожалеть о них.

Оставшись довольным осмотром, Помпоний Секунд объявил день удачным для дел Сената и взял слово. Лицо его было опухшим и все в синяках, которыми пару часов назад наградил его Калигула.

— Призванные Отцы и поборники свободы! Сегодняшний день изменил наш мир. Сегодня тот, кого мы так ненавидели и боялись, наконец низложен.

Чтобы подчеркнуть свои слова, он кивнул на статую Калигулы, установленную рядом со статуей самого почитаемого в Риме божества — восседающего на троне Юпитера. В следующий миг группа рабов толкнула её сзади. Скульптурный образ покойного императора рухнул на мраморный пол, где разбился на множество обломков. По залу прокатился одобрительный гул голосов. Веспасиану внезапно вспомнился добродушный, энергичный юноша, и он пожалел о потере друга. Впрочем, он тотчас напомнил себе, в какое чудовище тот превратился, и поспешил присоединиться к хору ликующих возгласов.

— Сегодня настал день, — продолжил Помпоний Секунд, пытаясь перекричать голоса, — когда все мы, кто бесстрашно противостоял тираническому правлению Калигулы, можем снова назвать себя свободными людьми.

— Я бы не назвал лобызание императорских сандалий бесстрашным противостоянием, — язвительно пробормотал Гай, когда сенаторы разразились очередным приступом ликования.

Судя по многим лицам, дядя не единственный придерживался такого мнения.

Старший консул между тем продолжил свою речь, не замечая в ликовании доли иронии.

— Преторианская гвардия решила навязать нам нового императора — дядю Калигулы Клавдия. Призванные отцы, я говорю — «нет»! Клавдий не только заика, который пускает слюну и спотыкается, пороча достоинство власти. Он не знаком легионам и не любим ими. Мы не можем позволить преторианской гвардии навязать нам такого императора. Если легионы на Рене и Данувии назовут своих, решительных и воинственных, кандидатов, мы столкнёмся с угрозой очередной гражданской войны. Как свободные люди, мы должны избрать одного из нас новым императором, чтобы он правил Римом вместе с верным ему Сенатом. Этот человек должен быть приемлем для всех — для сенаторов, легионов и преторианской гвардии. Им должен...

— ...стать ты, вот что ты хочешь сказать! — крикнул, вскакивая с места и колыхнув пышными телесами, младший консул Гней Сентий Сатурнин.

Он в обвиняющем жесте вскинул указательный палец и цепким взглядом обвёл зал.

— Этот человек задумал заставить нас поменять знакомую тиранию одной семьи на незнакомую тиранию другой! Разве так поступают свободные граждане? Нет!

Ответом на эти слова стал одобрительный шум. Сатурнин приосанился, насколько это позволяла сделать его дородная фигура.

— Призванные Отцы, сегодня нам представилась историческая возможность вернуть себе былую власть и вновь стать законным правительством Рима. Давайте избавимся от императоров и вернёмся к истинной свободе наших славных предков, к свободе, в которой нам так долго отказывали, вкус которой довелось отведать лишь немногим из тех, кто сейчас здесь присутствует. К свободе, которая принадлежала тому времени, когда самые пожилые из нас были зелёными юнцами. К свободе республики!

— Только не улыбайся и не хмурь бровей, мой мальчик, — шепнул Гай на ухо племяннику. — Не надо, чтобы все видели, что у тебя имеется своё мнение.

Примерно половина сенаторов разразилась бурными рукоплесканиями и одобрительными возгласами, другая часть нахмурилась и принялась перешёптываться. Остальные стояли, бесстрастно наблюдая за происходящим. Подобно Гаю, они заняли выжидательную позицию, не уверенные в том, какие настроения возобладают.

Гай взял Веспасиана за локоть и, расталкивая толпу, потащил за собой.

— Пока вопрос власти не решится, будет лучше, если мы останемся неприметными наблюдателями.

— И тогда мы присягнём на верность победившей стороне, верно я тебя понял, дядя?

— Осмотрительность даёт больше возможностей остаться в живых, нежели поспешная поддержка собственных взглядов.

— Пожалуй, я соглашусь с тобой.

Ликование начало стихать. Слово взял бывший консул Авл Плавтий.

— А вот его стоит послушать, — пробормотал Гай. — Плавтий — большой мастер всегда оставаться в фаворе.

— Ты хочешь сказать, мастер перебегать с одной стороны на другую? — кисло усмехнулся Веспасиан.

Почти десять лет назад сторонник обречённого Сеяна Авл Плавтий ловко спас свою шкуру. Именно он громче всех требовал смерти своего бывшего благодетеля.

— Призванные Отцы! — начал Плавтий, расправив широкие плечи и выкатив мощную грудь. Вены на его шее вздулись. — Мне понятны оба мнения, высказанные нашими достопочтенными консулами, и мы видим, что каждое из них имеет свои собственные достоинства и заслуживает обсуждения. В то же время хочу обратить внимание уважаемого собрания, что из виду упущена одна важная вещь: власть преторианской гвардии. Кто способен противостоять ей?

С этими словами он посмотрел на городского префекта Косса Корнелия Лентула.

— Твои городские когорты, Лентул? Неужели они? Три когорты, в которых всего около пятисот человек, против девяти преторианских когорт, в каждой из которых по тысяче гвардейцев? Если даже добавить к вверенным тебе силам городскую стражу, всё равно преторианцев будет в три раза больше.

— Нас поддержит народ, — парировал Лентул.

Плавтий презрительно скривил губы.

— Народ! И чем, скажи на милость, твой народ будет сражаться против отборной гвардии Рима? Кухонными ножами и мясницкими топорами? Вместо щитов возьмут в руки пекарские противни и станут пращами метать заплесневелый хлеб? Забудьте о народе! Призванные Отцы, как бы ни оскорбили мои слова ваше достоинство, я скажу так: победы нам не видать.

Стоя в задней части зала, Веспасиан огляделся по сторонам. Похоже, суровая правда слов Плавтия постепенно начала доходить до всех. Взгляд Плавтия сделался твёрже. Похоже, он тоже заметил, что его довод возымел действие.