искусно ограненном топазе, висевшем на голом выпуклом животе Полиника, сквозь светлые, будто наслаивавшиеся друг на друга прозрачные плоскости видна была пористая смуглая кожа. Эдип снова закрыл глаза, он не заметил, как заснул, и сейчас чувствовал непонятную легкую радость – воспоминания об ужасной ночи еще не успели наполнить собой его мысли, он улыбнулся. Неожиданно за его спиной раздались два приветствия – одно уверенное, сказанное низким голосом Креонта, другое – вторящее первому, слабое, как эхо, собственно, даже и не приветствие, но какой-то еле слышный призвук, вырвавшийся из юношеского горла Этеокла, младшего брата Полиника. Эдип открыл глаза и медленно обернулся. Креонт и оба царевича окружили кресло Эдипа, он сидел, будто заключенный в равносторонний треугольник, это должно было случиться, подумал Эдип. Он ведь предполагал, что Креонт воспользуется его сыновьями, дабы захватить власть; наступившее утро со столь трезвящими и резкими солнечными лучами, заставшее врасплох всегда настороженного, готового к измене Эдипа, очевидно, должно стать последним утром могущественного правителя и первым утром нового узника древних темниц. Тотчас Эдип вспомнил свой сон, и ему почудилось, что его шея, мгновенно намокшая от солнечного жара, медленно вползшего в окно, не потная, но жирная, она будто бы густо намазана плавящимся и стекающим по спине мутными каплями салом. Эдип взглянул вниз: воины Креонта бродили по площади, они представляли собой бесформенную толпу, едва шевелившуюся, судя по всему, они ожидали приказаний генерала, решившего сегодня уже занять царский трон. Эдип медленно, с трудом опираясь о подлокотники горячими ладонями, поднялся, он вдруг почувствовал равнодушие к замыслам всех троих, более того, ему стала неинтересной и даже скучной мысль о том, что они собираются сейчас сделать, он был готов ко всему, даже к удару по голове или в грудь, ему казалось безразличным, принесет ли с собой этот удар сильную боль, или обморок, или смерть.

– Отец, – начал Полиник, при каждом слове живот его вздрагивал, а на нем трясся и искрился топаз. – Мы пришли, чтобы поговорить с тобой.

Эдип слушал, не двигаясь.

Полиник неуверенно взглянул на Креонта, и тот с готовностью замяукал:

– Мы знаем о твоей мудрости, вот уже многие годы ты правишь Фивами так, как никто до тебя никогда не правил, за это время твой народ ни в чем не нуждался. Но теперь, когда страну поразил жестокий мор, ты замкнулся во дворце, ты не желаешь думать ни о чем, кроме своих книг, ты забыл, где находится тронная зала, ты живешь в библиотеке. За исключением, – тут Креонт незаметно усмехнулся, – тех ночей, когда ты отправляешься в башню Иокасты. Более того, ты пригласил этого нищего безумца, Тиресия, и последние дни либо молчишь, либо разговариваешь с ним одним. – Эдип замер, внезапно он почувствовал, что мысли его прояснились, он снова стал царем. Подняв вверх левую ладонь, он хотел было остановить Креонта, но тот, полуприкрыв глаза, словно не желая видеть предупреждающего жеста Эдипа, продолжал: – Мы пришли вразумить тебя. Я и твои сыновья взываем к тебе, мы надеемся на твою справедливость и силу: выйди на улицу, обрати взор на своих подданных, прогони вздорного старца, его бредни смешно слушать и младенцу. Не подобает царю мечтать под льстивое шамканье лживых прорицателей. Вспомни о предсказании оракула!

Теперь только Эдип понял, что его не станут сегодня убивать, он рассмеялся, чем заставил Креонта, Полиника и Этеокла удивленно переглянуться. Он увидел весь свой день, ему представилось, как, должно быть, сыро сидеть в плесневелой затхлой темнице и как много он сегодня сделает. Он и вправду захотел принять какое-нибудь важное для Фив решение. Сегодня же он займется расследованием убийства Лая, Тиресий обманул его, возможно, следовало бы расправиться с ним; впрочем, его самого чуть было не превратили в такого же жалкого узника, и Эдип простит его – в честь легкости этого солнечного утра. Легкости – и тотчас же Эдип вспомнил темный проем окна, площадку и три фигуры на ней – свою собственную, раба и Тиресия, невесомую фигуру Тиресия, будто парящую над каменным полом, будто ничем к нему не притягиваемую, – обман зрения, испуганного отсутствием привычной тени. Подозрение тут же проникло в радостные мысли Эдипа: Тиресия не за что винить, он сказал правду, он никогда не лгал и не ошибался, он видит все, однако увиденное никогда не использует для своей выгоды. Да и что есть выгода Тиресия? Быть может, выгода заключается в молчании, выгода – в нищете и скитаниях, выгода – в пророчествах и слепоте? Я бы желал быть таким, каков он: зачем? Хотя бы для того, чтобы знать наверняка, кто я и что я должен делать.

– Ладно, – неожиданно громко произнес Эдип, строго взглянув на сыновей. – Никто из вас не знает и не может знать, зачем царь проводит все время в библиотеке. Никому из вас не дано понять, почему царь выслушивает нищего прорицателя. Вам остается лишь строить догадки и терпеть. Ступайте, сегодня вы получите от меня решение, ступайте и не сердите царя, царский гнев страшнее пены на губах умирающего от чумы, ступайте.

ты бы желал быть таким каков я ты бы желал но ты не будешь как я единственный способ стать мной это стать мной в действительности войти в мое тело избрать мой путь я напуган и измучен но нет ничего сладостней знания и даже любовь тебе никогда не даст той легкости никогда не оторвет тебя от земли никогда не поднимет тебя над чревом твоей матери и не освободит от мыслей о могиле лишь зрение рвущееся точно сильные стебли лиан сквозь траурную повязку я и сам хотел бы сделать тебя собой но я избегаю убийства только потому что оно разрушает строгую ткань существования оно проверчивает дыру в бытии дырявит бытие разрывает орнамент и нарушает упорядоченные повторения я не дам убить себя для того чтобы тебе было легче бедный мой царь стоящий по колено в горячей сукровице пашни играй играй моя арфа зови зови меня страждущий и великолепный

В залу вошел гонец, лицо его было медным от сочной дорожной пыли, одежда – в грязи и в копоти, но сквозь копоть и грязь Эдип смог разглядеть белую тунику, подшитую коринфской узорной тесьмой. Этот человек наверняка прибыл от коринфского царя Полиба. Торопливо поклонившись и с печалью скрестив ладони на груди, незнакомец сообщил, что Полиб умер.

В следующее же мгновение Эдип поднялся и, подойдя к гонцу, схватил его за плечи. Он будто не мог понять, что ему сообщили, он пытался вглядеться