Руководя полицией Нью-Йорка, Рузвельт развернул широкую кампанию по борьбе с коррупцией, процветающей в управлении. Особенно ярко он проявил себя, когда речь зашла о неспособности полиции добиваться соблюдения определенных законов, в частности регулирующих работу салунов. 5 мая 1896 года комиссар Рузвельт проявил несговорчивость, когда городской контролер Эшбел П. Фитч отклонил его просьбу о выделении средств на кампанию по борьбе с незаконными салунами и процветающим в них беззаконием.

«Если мы будем молча смотреть на происходящее, – заявил Рузвельт, сжав кулаки, – если нам придется сложить руки, это будет ваша вина!»

Фитч презрительно потребовал, чтобы Рузвельт прекратил шантажировать городские власти и получил финансирование от суда. Тот вспылил: «Это вы во всем виноваты!»

«Тише! Тише! – ответил Фитч. – Я не собираюсь обсуждать этот вопрос в таком тоне. Вы вечно нарываетесь на драку!»

«Когда на меня нападают, я дерусь!» – взорвался Рузвельт.

И хотя он так и не получил финансирования, его популярность среди населения колоссально выросла. Люди оценили его готовность настаивать на своем и бороться за то, что он считал правильным.

«Глупо и преступно, – писал Рузвельт, – говорить обычному человеку, которому и так несладко, что все ошибки и несправедливости – это его вина. И что исправить их можно чем-то, кроме собственной предприимчивости, честности и ума».

Слова, выдающие сильное влияние либертарианства[4], в устах сторонника «напряженной жизни» не должны нас удивлять. Это одна из сторон рузвельтовского подхода к управлению. Он был убежден, что демократия требует от каждого полной самодостаточности. Однако верил в систему управления, которая защищает и поддерживает каждого гражданина.

В этом и заключается суть предложенного Рузвельтом позже «Справедливого курса». Каждый член общества должен работать в полную силу и вносить свой вклад в процветание государства, а в обмен может рассчитывать на поддержку федеральных законов и установлений, которые позволят ему насладиться плодами своей самодостаточности.

В схеме хорошего управления Теодора Рузвельта не было дорог с односторонним движением. Все отношения между гражданами и государством всегда являются взаимными.

Рузвельт мог назвать десяток причин, подтолкнувших его к уходу из администрации Мак-Кинли и желанию рисковать жизнью на передовой испано-американской войны. Он мог бы сказать о зове родины, долге, патриотизме, жгучем желании помочь кубинцам освободиться от жестокостей испанцев, о необходимости поддержать доктрину Монро и избавить Западное полушарие от последнего оплота европейского колониализма. Он мог бы сказать о стремлении к приключениям и сражениям. (В 1926 году вышла в свет книга «Труды Теодора Рузвельта» под редакцией Германа Хейгдорна. В ней мы находим шокирующее признание: «Всем, кого привлекает радость сражения, знакомо ощущение пробуждающегося в сердце волка».)

Своему близкому другу, сенатору Генри Кэботу Лоджу, Рузвельт не объяснял, что заставило его взять в руки оружие и возглавить «Лихих всадников». В то время он точно знал, что, если не пойдет воевать, то «никогда себе этого не простит».

Является ли подобный мотив эгоцентричным и даже эгоистичным?

Возможно. Но это не главное. Эгоцентричный или эгоистический, но мотив был истинным, глубоким, ясным и невероятно привлекательным.

Это был инстинктивный шаг, основанный на точном представлении о собственной природе. И чаще всего в жизни Теодор Рузвельт действовал именно так. «Я предпочел возглавить полк и реально заслужить звание полковника, – писал он 27 июля 1898 года своему шурину Теодору Дугласу Робинсону, – чем отбыть три срока в сенате Соединенных Штатов. – Теперь у меня есть ощущение того, что я могу оставить детям нечто такое, что послужит оправданием моего существования».

«Только подумайте! – воскликнул сенатор от штата Огайо Марк Ханна, узнав о том, что президент Мак-Кинли скончался после совершенного на него неделю назад покушения. – Этот чертов ковбой стал президентом Соединенных Штатов!»

Не один только Ханна опасался того, что вице-президент Теодор Рузвельт, ставший волею судеб президентом страны, окажется чрезмерно импульсивным лидером. Как и многие другие, Ханна ошибочно полагал, что активная жизненная позиция Рузвельта, его почти безграничная энергия, командный голос и абсолютная уверенность в себе могут привести к принятию непродуманных решений и совершению неразумных поступков.