Внутри белого морского контейнера Джек нашел итальянца Никола Ганотти, аспиранта из Миланского университета и оператора ДУА. Ганотти был чуть старше двадцати, черноволос, с щербинкой между двумя передними зубами. Он мало походил на типичного представителя севера Италии, и не потому, что не умел модно одеваться, – при всем своем выдающемся уме Никола был не в состоянии выдерживать прямой зрительный контакт даже долю секунды.

– Как быстро вы можете настроить ДУА? – Джек опустил формальные приветствия.

От неожиданности Никола подскочил и чуть не ударился головой о полку (контейнеры были тесные и для порывистых людей могли представлять опасность).

– Здрасьте, доктор Грир, – Никола тщательно потер ладони о свои брезентовые штаны и только потом протянул руку.

Ответив пожатием, Джек спросил:

– Ваша команда может подготовить аппарат за час?

– «Зевс» и сейчас готов, – Никола кивнул в сторону монитора. – Мы только что закончили проверку якорей и тросов на предмет структурных повреждений. Перенастроить его – буквально минута.

Джек включил рацию:

– Гэби, ты здесь?

Ответа не последовало.

– Гэби, отзовись!

Рация отозвалась лишь треском помех. Они же только что разговаривали… Куда она делась? Джек решил пойти иным путем:

– Даг, слышите меня?

– Отлично слышу, босс, – отозвался швед. – Мы с Ражешем и Анной в столовой. Вы знали, что она может найти любую научную статью в мировой сети? Охренеть – да, приятель?

Дагу не всегда удавалось произнести слово «приятель» так, чтобы оно не звучало, как будто он говорит на митинге.

– Круто, – но Джеку сейчас было не до того. – Мы спускаем ДУА в расселину. Я буду слать картинку в диспетчерскую на пятом уровне. Позовите Гэби и Гранта, – Джек подумал секунду и добавил: – и прихватите Анну.

Скотт шваркнул на стол пачку распечаток так, что задрожал электронный микроскоп, за которым работала Миа.

Она сердито взглянула на него:

— Осторожно. Эта штука стоит больше, чем ваш дом.

Скотт потер покрасневшие глаза и поправил хирургическую маску:

– Результаты анализов крови.

У Мии в кармане запищал телефон, она не глядя переключила его на голосовую почту: скорее всего, звонила ее дочка Зоуи, но сейчас все внимание Мии было сосредоточено на анализах. Она просматривала бумаги одну за другой, Скотт стоял рядом и наблюдал. Она подняла на него глаза:

— Такое впечатление, что тут нет ничего нового.

Скотт прикусил край губы и кивнул.

— Бактериальные или вирусные инфекции?

– Не без того. У десяти процентов гепатит C. Пара венерических. У остальных — ничего. Скотт достал из кармана яблоко, сдвинул маску и откусил кусок.

— И что же это такое здесь происходит? – Миа посмотрела на него. — Невозможно не видеть связи с вчерашней вспышкой, но тогда следовало бы ожидать проблем с глазами.

— Согласен. Может быть, какое-то радиоактивное воздействие, – предположил Скотт и снова откусил от яблока.

Миа увеличила изображение в микроскопе.

— Гляньте сюда. Что вы думаете?

Он посмотрел на дисплей. Сквозь окуляр хромосомы пациентов напоминали россыпь пухленьких иксиков.

– Похоже на суп из алфавита.

Она стала показывать и перечислять хромосомы: одна, две, три – и так до двадцати двух плюс половые хромосомы. У людей имеется двадцать три пары хромосом (длинные молекулы ДНК с набором генов), состоящие из сорока шести индивидуальных хроматид. Сестринские хроматиды соединяются в определенном участке ДНК, называемом центромерой, что и придает им характерный вид, похожий на X.

— А что делает это лишняя одинокая хроматида?

– Сорок седьмая хроматида отвечает за синдром Зальцбурга.

Скотт наклонил голову вбок, демонстрируя непонимание:

— Зальц… что? Никогда не слышал.

— Это потому, что синдром был открыт всего несколько лет назад Аланом Зальцбургом, блестящим ученым и редкостной скотиной.

— Создается впечатление, что вы хорошо знакомы.

Миа нахмурилась:

-- Я работала в его лаборатории еще до открытия синдрома. Мне ужасно тогда хотелось создать полноценную функциональную искусственную хромосому человека. Когда мне это удалось, Алан присвоил все заслуги себе.

– Ауч! – скривился Скотт.

– Я заявила протест, и моя рабочая жизнь превратилась в кошмар. И не только…

– И не только?

– Как-нибудь в другой раз, – Миа чувствовала, как былой гнев закипает у нее в крови. – Уже после моего увольнения кто-то в лаборатории выявил новое и крайне редкое генное заболевание. Вот его и назвали синдромом Зальцбурга, по имени человека, который, возможно, при открытии и рядом не стоял.

– Этот Алан напоминает мне Томаса Эдисона, – Скотт почесал затылок. – Видел недавно отличный фильм про него по BBC. Чувак имел обыкновение воровать чужие изобретения и выдавать за свои. Редкостная свинья.

– Как бы там ни было, следует признать, что открытие выдающееся. Каждая хроматида содержит доминантный или рецессивный ген. Если ребенок рождается с лишней хромосомой, это означает третью копию, называется трисомией и приводит, например, к синдрому Дауна. Дело в том, что хроматид Зальцбурга не является копией, ДНК в нем новая, и никто не знает, откуда она взялась. По счастью, Зальцбург крайне редок. Может быть, поэтому его долго не замечали.

– Определяем как крайне редкий случай, – прокомментировал Скотт, рассеяно глядя на надкушенное яблоко.

– Да. Синдром Дауна проявляется у одного из семисот новорожденных. Зальцбург наблюдается в одном случае из десяти тысяч. Тут, однако, есть странность. Зальцбург обнаруживается не только при рождении – он может заявить о себе в любом возрасте. Как рак. Порой люди даже не знают, что являются его носителями.

– А как дела у наших пациентов? – спросил Скотт.

– Не знаю, что и думать, – Миа посмотрела на него в упор, – я нашла Зальцбург у всех до единого.

Оба молчали, переваривая сказанное. Телефон в кармане Мии зазвонил снова. Она выключила его, не взглянув на экран.

– Зоуи? – вежливо поинтересовался Скотт.

– Наверное, – в голове у Мии клубились вопросы без ответов, в частности – как открытая недавно и в высшей степени редкая патология могла вдруг обнаружиться у стольких местных жителей сразу?

Так ничего и не придумав, Миа вытащила телефон, машинально ввела пароль и глянула на экран. Некоторое время изучала его, испытывая всю гамму переживаний – от непонимания до неверия. Не сон ли это, подумалось ей, но спазм в животе говорил, что нет. Сколько Миа ни моргала, сообщение на дисплее не менялось и выглядело так: