– Женя ко мне из Питера переехал, мы на Профсоюзной живем, – ответила Женя.

– А у меня офис в центре, в Калашном переулке, сразу за Театром Маяковского. Вот моя визитка, – Деметриос подал карточку Ермакову. – Тут телефоны, и мобильный и рабочий.

Женя выхватила карточку у мужа. На румяном личике ее была написана решимость. Деметриос понял, что пациент придет к нему на прием. Она – жена, она заставит. Жабик ты мой прекрасный…

Профессиональный долг был исполнен. Игорь Деметриос ощущал прилив бодрости. Теперь можно и расслабиться. Расплатиться в пабе, голоснуть такси и смыться со Стренда. И закончить лондонскую ночь, конечно же, в Сохо на какой-нибудь Олд-Комптонстрит в самом отвязном и безалаберном на свете заведении, куда не преминула бы заглянуть, живи она сейчас, сладкая парочка – Адриан и гей его императорского величества.

Реклама Apple…

Нескончаемый поток машин…

А где-то там, в пелене дождя, мост Ватерлоо, перекинутый через священный Нил, и прямо по курсу – кремлевские башни с рубиновыми звездами.

Москва. Наши дни

– Что он делает? Нет, что он делает?! Бить надо, бить по воротам! Удар! Го-о… Убью, мазила!

«Павел Погребняк запускает мяч выше…»

– Какой момент коту под хвост!

Катя Петровская, капитан милиции, криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД Московской области, едва не оглохла. Муж Вадим Андреевич Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне «Драгоценный В.А.», вопил так, что в баре дрожали стекла.

Нелегкая занесла их в этот спортбар на Таганке после театра. В театр Катя завлекла Драгоценного почти насильно. Ей хотелось посмотреть любимовское «Горе от ума». Драгоценный поначалу согласие приобщиться к искусству дал. Он вообще старался угождать Кате, идти у нее на поводу. Всего несколько дней отделяли их от долгой разлуки. Драгоценный должен был сопровождать своего работодателя Чугунова, у которого вот уже сколько лет являлся и начальником личной охраны, и главой безопасности, и чем-то вроде топ-менеджера по всем вопросам, в Германию. Старый Чугунов страдал от диабета, и в Германии ему предстояла операция на ногах. Драгоценный отправлялся вместе с ним, и в перспективе на несколько месяцев вперед у него не было ничего светлого, кроме госпиталей и реабилитационных клиник. Между ним и работодателем с годами установились совершенно особые отношения. У старого Чугунова был солидный капитал, но не было детей. Начальника своей личной охраны он называл «сынок» и, старея, страшась болезни и смерти, цеплялся за него, порой капризничая как ребенок, беспрестанно требуя сочувствия и внимания.

Катя была от такого положения дел не в восторге. Пробовала возражать. Но Драгоценный отвечал одно: «Я своего старика не брошу. А ты недели через три возьмешь отпуск и приедешь ко мне в Германию. Клиника под Мюнхеном, пока дед мой в себя будет приходить, найдем чем с тобой заняться».

Именно ввиду скорой разлуки он старался исполнять все, о чем Катя его просила. Или почти все. Согласился вот пойти в театр. Правда, когда узнал, что это не то «Горе от ума», которое смотрел Путин, то тут же попытался взять свое согласие назад. Но Катя и сама не хуже хворого старика Чугунова умела капризничать и добиваться своего.

В театре Драгоценный все время смотрел на часы. И ерзал как на иголках. Катя в толк взять не могла, ведь кажется, нравится ему спектакль.

Из театра он ее выдернул, как морковку с грядки, потащил куда-то по улице и втолкнул, как показалось Кате, в первый попавшийся бар. Лицо его при этом светилось истинным вдохновением. Через минуту Катя поняла причину, осознала, что ей предстоит. По телевизору начиналась трансляция матча «Зенит» – «Манчестер Юнайтед». Посиделки в баре и дикие, совершенно первобытные вопли являлись расплатой за «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок».

«Наших болельщиков на трибунах однозначно больше. „Зенит“ – бело-голубые…»

Комментатор в телевизоре захлебывался. Катя вяло ковыряла вилкой колечки жареных кальмаров. Закуска к пиву.

«Трибуны питерцев слышно хорошо. Болельщики скандируют. Угловой! Опасный момент… На Флетчера высокий навес…»

В баре было не так уж и много болельщиков. Москва наблюдала за потугами «Зенита» с ироническим прищуром. Но те, кто собрался в баре, орали, свистели и гоготали – один за десятерых.

Катя косилась на мужа. Вот и симпатичный он у нее, хорош собой, бродяга, и костюм этот черный у него классный, и белая рубашка, так что же сейчас у него такая свирепая бандитская рожа? Ведь это всего-навсего футбол. Это же надо так из себя выходить?

«Штрафной в ворота „Манчестера“. Еще одна передача! Бить надо! Штанга! Руни пробил, Малофеев выручил! Погребняк вносит мяч в сетку ворот!»

ГО-О-О-ОЛ!!

– Красиво забили! Браво, питерские!

– Чего питерские, и так совсем уже на голову сели.

– «Спартак» бы попробовал.

– «Спартак» еще себя покажет.

– Вадик, – позвала Катя робко.

– Подожди.

Катя вздохнула. Прямо сросся с этим теликом над стойкой бара. На поле мельтешили игроки – судорожные перебежки, отчаянная решимость забить. Кате отчего-то вдруг вспомнились строчки «Бармаглота» из «Алисы»: «Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве».

«Футболисты на своей половине и очень грамотно прикрывают дыры, куда можно проскочить…»

Хливкие шорьки пырялись…

«Вы послушайте, что творится на трибунах. Болельщики поют, скандируют. Они зажгли флэшфайеры».

«И хрюкотали зелюки…» – Катя смотрела на Драгоценного, с горящими глазами он издавал горлом какие-то утробные звуки – ярости, азарта, восторга.

«Раз-два-раз-два, горит трава… Ува! Ува! И голова барабардает с плеч…»

Пестренький мячик катился по зеленой травке, и с ним, только с ним, казалось, была в этот миг связана жизнь и судьба Драгоценного.

«Ну и пусть, пусть орет, разоряется. Пусть делает что хочет. Пусть. Уедет вот скоро, надолго уедет, как я буду без него, это ужасно, это невозможно». Катя тоже смотрела на экран.

«Как здорово действует Анюков, какой прорыв…»

– Что он делает, что он делает, бить надо, бить… Что ж это он делает, подлец!

За окном давно «варкалось», Таганку окутала августовская ночь. В перерыве Драгоценный влил в себя бог знает сколько пива. Сграбастал грустную Катю за руку, поцеловал в запястье.

– Моя жена!

Телик бармен в перерыве переключил на НТВ, чтобы клиенты не скучали. Шла передача Владимира Соловьева.

– И тут тоже про англичан, – хмыкнул кто-то пьяненький за соседним столиком. – Совсем опупели с ними.

Упоминались убийство в Лондоне Литвиненко, радиоактивный полоний, отель «Миллениум», спецслужбы. В баре на Таганке в ожидании второго тайма и на это смотрели с прищуром.