меня с уважением, а Свиридов качает головой.

— Слушай, Беркут, тебе бы в кино сниматься. Ты как это всё успеваешь?

— Знаешь, на войне времени думать мало, — усмехаюсь. — А у вас как? Что говорят про протезы? — киваю парню на соседней кровати.

— Обещают, что будут как новые, — мрачно отвечает парень с перебинтованной культей на соседней койке. — Только дома теперь кому нужен буду? Жена — то не железная.

Я молчу, и тишина становится тяжёлой, будто воздух загустел.

Свиридов вдруг ухмыляется.

— Слушай, а ты с Машкой-то… Это как? Она ж на тебя глазами такими стреляет — скоро свадьбу сыграете.

— Не будет свадьбы, — резко говорю.

Он смотрит на меня, словно я сказал что-то страшное.

— Да ладно, не шути так. Шохин вот уже с Ленкой своей договорился, разводится с женой. И вы там с Машей вдвоём под венец.

— Маша мне не невеста, — повторяю твёрдо.

Свиридов выдыхает.

— Ты с ума сошёл. Мы ведь помним, как ты к ней в самоволку бегал — ездил за 40 километров. А теперь она рядом, а ты… Она ведь…

Но я уже не слушаю.

— Поправляйтесь, парни! — бросаю я и стремительно выхожу из палаты.

Нужно это закончить.

Она стоит у окна, готовит лекарства для раненных. Увидев меня, улыбается, но в её глазах застыл вопрос.

— Маша, поговорить надо.

Она поворачивается ко мне.

— Что — то случилось?

— Между нами ничего не будет. Я не тот, кого ты ищешь. Вон, посмотри, сколько парней вокруг. Выбирай себе жениха.

Её лицо меняется — губы поджимаются, взгляд становится острым.

— Ты серьёзно?

— Абсолютно.

Она молчит, но я чувствую, как её злит моя холодность. Наконец, выдыхает.

— У меня никого нет. Мы с тобой с детдома вместе. Ты — единственный, кого я знаю.

— Не ври, Маша. У меня мать есть. И брат.

Её глаза загораются каким-то странным блеском, губы дрожат, но она смотрит прямо на меня.

— А ты спроси у этой — своей матери, зачем она тебя из детдома взяла? И у брата. Ведь он приезжал к тебе, вы не так давно виделись с ним в Кабуле.

Я замираю, чувствуя, как гулко стучит сердце.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А ты спроси, когда домой вернёшься, — шепчет она, и в её голосе что-то ледяное. — Только боюсь, тебе не понравится ответ.

Она разворачивается и уходит, оставляя меня в полной тишине…

— Товарищ старший лейтенант, вас вызывает к себе командир, — доносится до меня голос рядового Бойко, как сквозь вату.

Скидываю с себя оцепенение.

Я выхожу из санчасти, запах аптечных мазей и спирта ещё щекочет ноздри. На улице сухо, знойно, в воздухе стоит пыль. Солнце слепит, как будто ему мало жары, и оно решило добить нас своим светом. Левой рукой поправляю ремень, правой стираю пот с лба.

В кабинете командира прохладно. И нет генерала Жигалова, похоже отбыл. Полковник Грачев сидит за массивным столом, в тени, словно спрятался от афганской жары. На его лице полусерьёзная, полушутливая усмешка, и я уже чувствую, что разговор будет непростым.

— Разрешите, товарищ полковник? — становлюсь в дверях, чеканю каждое слово.

— Заходи, Беркут, — кивает он, но вместо официального тона в голосе слышен тёплый оттенок. — Садись.

Едва успеваю закрыть за собой дверь, как Грачев продолжает.

— Ну что, герой, вся часть уже знает, как ты погранцев из той передряги вытаскивал. Доложить хочешь?

— Так точно, товарищ полковник, — начинаю было, но он машет рукой, перебивая меня.

— Да ладно, затянул ты с докладом. Я всё уже слышал. И не только я — генерал Жигалов тоже был в восторге. Слушай, Беркут, поздравляю!

Я вздёргиваю бровь, не сразу понимая, о чём речь.

— С чем именно, товарищ полковник?

Он расплывается в широкой улыбке, словно ждал этого вопроса.

— Капитан теперь ты, Беркут. Очередное звание заслужил.

Слова будто врезаются в грудь, не от удара, а от неожиданности. Капитан.

— Спасибо, товарищ полковник, — выдавливаю из себя.

— Да ладно, не тушуйся, — смеётся он. — Если так шустро пойдёт, глядишь, и до генерала дорастёшь. В подчинении у тебя ходить будем. Лишь бы шальная пуля не подвела.

Усмехаюсь. Шальная пуля — старая шутка, но звучит здесь, в Афгане, как предостережение.

— Ладно, Беркут, шутки в сторону, — резко меняет тон Грачев. — Есть серьёзное дело.

Наклоняется ближе, опираясь локтями о стол. Его глаза холодные, внимательные.

— Надо склады с оружием у моджахедов прощупать. Разведка донесла, где крупные партии оружия и боекомплектов обнаружили. Наши готовят Панджшерскую операцию, тебе же известно?

— Так точно, товарищ полковник.

— Твоя задача — вместе с группой разведчиков выйти на эти склады, заложить взрывчатку и всё это дело разнести к чёртовой матери.

Киваю. Задание ясное, но, как всегда, в нём больше подводных камней, чем кажется.

— Группу набираешь сам. Четыре человека. Ты, Колесников, Гусев… Ну и четвёртый. Кого берёшь?

На секунду задумываюсь. Личность четвёртого бойца — ключевая часть любой миссии. Это не просто человек, это спина, которую ты прикрываешь, и тот, кто прикроет твою.

— Только не Горелова и не Коршунова, — сразу выдаю я. Эти двое — хорошие солдаты, но со своими особенностями. И эти двое у меня вот где сидят! — провожу ребром ладони себе по шее.

Полковник смеётся, стучит кулаком по столу.

— Ты что, думаешь, у меня тут клад разведчиков — выбирай на любой вкус?

— Нет, товарищ полковник. Просто…

— Просто ничего! — обрывает он. — Завтра вас рано утром вертолёт забирает, высадит у базы противника. Там будете работать. А четвёртого я сам определю. Сюрприз, так сказать.

На этих словах в дверь стучат.

— Входите! — разрешает полковник и я оборачиваюсь.

На пороге стоит фигура, от которой внутри у меня всё переворачивается.

— Ну что, доволен, Беркут? — усмехается Грачев, видя моё лицо. — Вот тебе четвёртый.

Меня, словно током прошибает…

Глава 4

Дверь в кабинет открывается резко.

В проёме появляется знакомая фигура — высокий, подтянутый, с немного хитрым прищуром в глазах. Шохин. Чёрт возьми, вернулся.

— Ну ты и кадр, Саша, — вырывается у меня прежде, чем успеваю подумать. Встаю, протягиваю руку, а он только кивает в ответ. Взгляд