Во имя лун, где она раздобыла Источник хрономантии? Я должен был позволить ей умереть. Но я этого не сделал. И там был кто-то еще. Я чувствовал себя таким беспомощным, когда нож меня резал.

Я не умер.

Я должен был умереть, но я что-то почувствовал. Я почувствовал теплое прикосновение биомантии, останавливающей кровь и исцеляющей мою рану. Я не знаю как. Я не видел Источник биомантии со времен падения Оррана. И все же я чувствовал, как магия работает внутри меня. Думаю, такое длительное воздействие магии заставило ее проникнуть в мою плоть. Я никогда не слышал ни о чем подобном, но…

Я не умер.

Я видел монстров, тех, что из города. После того, как Эска ушла, я не мог двигаться. Я видел, как они пришли и утащили тела. Они все еще живы там, внизу. Монстры так близко к Яме. Я должен сказать управляющему. Он должен знать.

Меня нашел Хорралейн. Я думаю, Деко послал его и остальных. Хорралейн пошел дальше, следуя за Эской, но он велел остальным оттащить меня обратно в Яму.

И вот я здесь. Ко мне уже несколько дней никто не приходил, кроме охранницы, которая кормит меня овсянкой. Управляющий оставил мне листы бумаги — мой единственный способ общения. Мой единственный голос. Не думаю, что охранница умеет читать. Я что-то прохрипел, но она только покачала головой. Я должен быть полезен управляющему. Я должен дать ему то, что он хочет. Может быть, если я это сделаю, он снова отправит меня на поиски Эски.

Я знаю, ты никогда не прочтешь это, Эска, но ты лишила меня голоса, так что у меня нет другого способа рассказать свою историю.

Прости.

Я не умер.

Глава 4

Когда мы вошли в Лес Десяти, я перестала следить за временем, но Тамура считал дни, несмотря на свою затуманенную память. Однажды я спросила его, сколько именно дней он провел в Яме, и он тут же ответил: семь тысяч сто одиннадцать. Полжизни под землей; неудивительно, что он помнит так мало. В течение двух месяцев мы шли через лес, каждый день разбивая новый лагерь, и Тамура охотился и собирал, чтобы нас прокормить. За эти месяцы я съела много, но, к счастью, ни единого кусочка грибов, и плоть, сожженная хрономантией, быстро вернулась ко мне. Но не годы, которые я потеряла.

Каждое утро я просыпалась, съедала немного холодного мяса или ягод, которые Тамура добыл накануне вечером, и приступала к тренировкам с Хардтом. Поначалу было тяжело, и я хотела бы сказать, что потом стало легче, но это было бы ложью. Как бы я ни совершенствовалась, я всегда была на расстоянии жизни от большого терреланца. Поначалу бо́льшая часть тренировок была направлена на то, чтобы сделать меня сильнее. Хардт утверждал, что нет смысла учить меня наносить удары, если я не смогу заставить свою цель их почувствовать. Помню, я разозлилась на это, но после Ямы я была кожа да кости, и даже до этого я никогда не отличалась силой рук. Я всегда была хрупкой девушкой и полагалась на магию, ум и хитрость. Как бы то ни было, хорошо нанесенный удар может причинить боль, независимо от того, насколько мал тот, кто его наносит.

Каждый день я чувствовала себя измотанной к тому времени, когда мы сворачивали лагерь и начинали идти. Я говорю идти, но, на самом деле, я едва волочила ноги. Хардт оставался рядом со мной. Он всегда был рядом на случай, если я буду в нем нуждаться, хотя он никогда не предлагал мне помощь, о которой я не просила. Каждый день, пока мы были в лесу, я несла все, что у нас было, чтобы набраться сил и выносливости. Надо признать, что у нас было не так уж много вещей, да и они и ничего не стоили — по крайней мере, за исключением Источников, — но я все равно их несла. Тамура был везде: он шел впереди и носился вокруг. Он не мог рассказать нам, откуда знает о лесах, поиске следов и охоте, но навыки у него были, даже если не было воспоминаний. Каждый день он находил какие-нибудь фрукты, ягоды или какого-нибудь зверька, которого умело готовил. О дарах леса можно многое сказать; три человека могут питаться ими бесконечно долго, если знают, как.

Вечера я отдавала Тамуре, и они были еще более неприятными, чем утренние. При свете костра он обучал меня основам того загадочного боевого искусства, которое практиковал. Основы, по бо́льшей части, включали в себя умение дышать. Я была совершенно уверена, что владела искусством дыхания, поскольку занималась этим всю свою жизнь и, по сути, ранее обучалась ему в академии у наставницы Белл. Тамура не был впечатлен преподавателями академии. Я не могу винить старика. Я многому научилась после окончания академии, и многое из того, что я узнала, показывает, что их уроки ложь, полуправда или невежественная болтовня дураков. Тем не менее, в то время я была уверена в себе. Я потратила на жалобы почти столько же времени, сколько на изучение нового метода дыхания.

Первую неделю я только и делала, что сидела и дышала. Это было чертовски неприятно. Я намеревалась изучить таинственное искусство старика, а вместо этого сидела неподвижно и ничего не делала. Возможно, я неестественно постарела на десять лет, но во мне все еще были юношеская глупость и нетерпеливость. Не помогало и то, что принудительная медитация давала мне много времени для размышлений, чего я активно пыталась избежать. Не раз мое дыхание превращалось во всхлипывания, когда ко мне подкрадывалось горе. Оно так и делает, подстерегает момент затишья, и, прежде чем ты осознаешь, что происходит, ты чувствуешь свою ужасную потерю. Сожаление о том, что у тебя отняли, что отняли у всего мира. На второй неделе Тамура заставил меня поддерживать дыхание в различных положениях, ни одно из которых, казалось, не помогло бы мне обезоружить противника или сломать ему конечности. Что я могу сказать? Это был медленный процесс.

Снег вскоре растаял, и лес из белоснежного превратился во влажно-зеленый и коричневый. Это было прекрасно, и во время дыхательных упражнений я часто ловила себя на том, что уношусь мыслями далеко и вспоминаю Кешин, лесную деревню, где я родилась. Там нас почти не касался снег, несмотря на то что зимой бывало холодно. Странно, но сколько бы мест я ни называла своим домом, и как бы долго я