Я не стал лезть голему в душу (какое странное выражение относительно голема) и первым шагнул на площадку, ведущую к дверям Музея Новейшей Истории.

За мной отправился Волот.

За спиной я услышал его голос — Волот обратился к Троекурову и его помощникам:

— Мы ненадолго, господа! Мой друг хочет культурно обогатиться в вашем Музее. Но потом мы обязательно изучим вашу программу «Спасение». Мне кажется, если любому из нас предоставить выбор: умереть прямо сейчас или жить бесконечно, то выбор будет очевидным. Согласны?

На это ему ничего не ответили, но мне снова почудилось, что мехо-голем Троекуров вздохнул. Тяжело и безрадостно.

Совсем не так, как полагается в прекрасном будущем.

* * *

Соломон-четыре тысячи двадцать восемь встретил нас, как только я и Волот вошли в гулкий и пустынный холл Музея. Пространство здесь тоже наполнял тёмный эфир, как и всё вокруг.

Не успела тяжёлая дверь закрыться за нашими спинами, как со стороны стойки администратора громко прозвучало:

— Вы пришли узнать историю нашего Спасения, не так ли?

Голос показался мне настолько знакомым, что сердце пропустило удар. Даже искажения от цифровых фильтров не помешали мне уловить малейшие нотки интонации в этом голосе.

Таком знакомом.

Таком родном.

К нам вышел мехо-голем, внешне один в один похожий на голема-Троекурова: такой же искусственный андрогин с белой кожей. Но, как ни странно, он всё же разительно отличался от других.

Во-первых, на нём был парик. Белые, будто поседевшие волосы, сплетённые в мелкие косички.

Во-вторых, голем носил платье настолько яркого зелёного цвета, что, казалось, оно светится и озаряет стены мрачного музея.

Экзо-ноги голема были обуты в такие же белые ботинки, как у остальных местных. Однако на ботинках яркими пятнами пестрели наклейки в виде звёзд. Но самое занятное, что голем носил круглые очки без стёкол — только одну оправу.

Всем видом Соломон-четыре тысячи двадцать восемь давал понять, что точно знает, кто он такой, хоть и заключён в искусственное тело. Этот мехо-голем был индивидуален настолько, насколько это вообще было возможно в его скучной жизни.

— Какой занятный экземпляр, — усмехнулся Волот, разглядывая смотрителя Музея.

Ну а я просто молчал, боясь разрушить хрупкую надежду на то, что этот мехо-голем — именно тот, о ком я сейчас думаю.

Смотритель подошёл ближе.

И снова прозвучал его звонкий, до нытья в груди знакомый голос:

— Ещё перед вторжением тёмного эфира осколки будущего сказали мне, что явятся двое неспасённых, чтобы узнать, как мы спаслись. И вот вы явились. Мне пришлось долго вас ждать. Очень долго.

После этих слов моё сердце снова пропустило удар.

«Явятся двое неспасённых, чтобы узнать, как мы спаслись».

Так прямо мог выражаться только один человек из всех, кого я знаю. Теперь не осталось сомнений в том, кто передо мной.

Это Эсфирь.

Эсфирь Бринер. И здесь ей уже двадцать лет.

Выходило так, что она ждала, когда я сюда приду, поэтому специально устроилась служить в этот Музей. Да, никаких сомнений. Так мог поступить только истинный Пророк, как бы он ни выглядел и как бы ни назывался.

— А ты помнишь, как тебя зовут? — глухим голосом спросил я.

Она перевела взгляд с Волота на меня, затем поправила очки без стёкол на носу и ответила:

— Соломон-четыре тысячи двадцать восемь.

При Волоте я не стал ничего уточнять, хотя теперь никто бы не убедил меня в том, что это не Эсфирь Бринер.

Нет. Это была именно она.

Странно, что она не узнала во мне своего родного брата Алекса. А может, узнала, но не подала виду. По белому и безэмоциональному лицу андрогина сложно было что-то понять.

— А меня зовут Гедеон, — представился я.

Она кивнула и посмотрела на Волота.

— А вас?

— Волот, — прямо и просто ответил тот.

Эсфирь опять кивнула и указала на высокие двустворчатые двери с позолотой. Всё здесь выглядело, как в старинных музеях: лепнина, многоярусные люстры, мрамор, торжественность и тишина.

— Тогда пройдёмте дальше, неспасённые, — сказала Эсфирь. — Здесь вы наконец узнаете, что такое Спасение. У вас есть на это пятьдесят две минуты пятнадцать секунд… четырнадцать… тринадцать…

Эпизод 4

Даже в кошмарном сне моё воображение не смогло бы нарисовать картину более страшную, чем та, что я увидел в этом Музее.

Эсфирь повела меня и Волота по многочисленным залам, и поначалу всё казалось более-менее понятным и ожидаемым.

Жёлтый пол блестел под ногами.

Тёмный эфир продолжал давить на тело и гнуть мою магическую оборону.

Шаги эхом отражались от гладких стен, и чем дальше мы шли, тем сильнее становился запах тухлятины — точно такой же запах, какой обычно ударял в нос в червоточинах с тёмным эфиром.

— Не удивляйтесь, что тут пахнет неприятно, — предупредила Эсфирь, когда заметила, что я едва заметно поморщился. — Мы называем это «Запахом десятилетия». Он входит в музейную экспозицию. Это моя идея, кстати. Чем дальше вы проходите внутрь Музея, тем сильнее воняет, чтобы полностью погрузиться в историю нашего Спасения.

Не сбавляя размеренного шага, я покосился на Эсфирь.

Значит, вонь тухлятины она назвала «Запахом десятилетия»?

А у этой девчонки есть чувство юмора. Чёрного, конечно.

Мы продолжали идти по Музею, но пока ни у одного экспоната не остановились. Я лишь мельком отмечал некоторые детали.

Например, в одном из залов заметил переломанный остов АЭ-Роптера, буквально скрученного в крендель чьей-то исполинской лапой и жёваного гигантскими зубами.

Потом нам встретились кости на постаментах.

И это были далеко не скелеты мамонтов или динозавров, а кости мутантов. То, во что превратились люди и представители нео-рас, но не всех, а только вейги и лювины. Уроды, которых даже сложно назвать чудовищами. В этих существах просто не было природного смысла, но они появились.

— А что стало с эмпирами и ка-хидами? — поинтересовался Волот у Эсфирь.

Та на него даже не посмотрела, продолжая вести нас по залам, но всё же ответила:

— Эмпиры так и остались на Нео-стороне и не покинули своих земель, а ка-хиды заняли практически всю Зону ТЭ.

— Зону ТЭ? — уточнил Волот. — Вы так называете Зону Тёмного Эфира, да?

— Очевидно, — бросила Эсфирь. — Это зона, где нет спасённых.

— И большая она, эта зона?

На это ему уже не ответили, но Волот всё равно удовлетворённо хмыкнул. Будущее неожиданно стало открываться для него с хорошей стороны — с той