class="p1">Закончится сюжет:

Два выстрела,

И вот — патронов нет.

Но, гаврики!

Нас просто не возьмёшь!

Пока в руке

Ещё остался нож.

* * *

О как же обидно-болезненно вербам

В преддверии вербного воскресенья,

Когда им и набожно и немилосердно

Ломают ветвей симпатичных плетенье.

* * *

Сейчас в поездах «романтизьму» нет:

Не тот перестук колёс,

Он был романтичным назад этак лет

Пятьдесят. А сейчас не всерьёз:

Какие-то скрипы, гудения, треск, —

Непериодический шум.

То гул равномерный, то грохота всплеск —

Не для размеренных дум.

А может, ушёл «романтизьм» от того,

Что возраст уже не тот,

Чтоб чувствовать в стуке колёс волшебство,

Отраду от серых скукот.

* * *

Коты поют на крыше про cat love,

А мы считаем, что кричат мяв-мяв.

В кошачьем языке так мало слов,

Но каждый третий мяв — он про любовь.

А первых два — мне не дадут соврать,

Звучат как «эй, хозяин, дай пожрать!»

Рыбные мотивы

Быть, наверно, очень вредно

Жареным анчоусом,

Сдобренным довольно щедро

Кисло-сладким соусом.

Также не совсем желанно

Быть солёной килькою,

Скрытой пахнущею пряно

Луковой мантилькою.

И уж точно быть не нужно

Тюльковой обрезкою,

Сжаренной в биточках южных

Жёнушкой одесскою.

* * *

Эх, попрёт сейчас поэтов

Сочинять про осень

Разномастные куплеты

Про листву и просинь,

Про уныние от плясок

Листопадных роев,

Про багрянец, игры красок

И про всё такое.

Каждый год народ поэтит

Осенью про осень.

Но никто вам не ответит,

Что такое просинь.

* * *

Натура на ищет верлибра,

Натура желает структуры,

Отмеренных до миллилитра

Стихов желает натура.

Всё нынешнее поветрие

Безрифмого стихописания

Не вызывает доверия

И требует — спиртования.

И только лишь после отмеренных

Двухсот иль трёхсот миллилитров

Возможно воспринять потеряно

Корявые строки верлибра.

* * *

Сколь не точи, мой друг, своё

Уменье сочинять для масс,

Сколь не старайся — это всё

Уже написано до нас.

Уже описаны листвы

Багрянец, золото, янтарь,

Весь сонм эпитетов, увы,

Возлёг на осени алтарь!

Весь спектр уныния и грусть

От подступающей зимы

Познал читатель наизусть!

Ну что ему добавим мы?

Наш развращённый эстетизм

Изыщет разве что какой

Изящненький неологизм

О видах осени благой.

Оставим рвение пера

Нанизывать бусинки фраз…

Увы, осенняя пора

Стократ описана до нас.

* * *

Мыслевращеньем

соосным

Мозг

разжижает скука.

Лучше

блуждать

в трёх соснах,

Чем

средь побегов

бамбука.

Сосны ведь

как-то понятней,

По-настоящему

ближе,

Чем частокол-бамбучатник,

Давящий

как пассатижи.

Он вызывает

чувство

Иноземны́х

антипатий,

Где неуютно

и пусто,

Где не по-нашему,

мать их…

Там —

непомерно ярко,

Там —

слишком много

света

Там —

постоянно жарко,

Там —

слишком много

лета.

Там —

непонятные люди

С их

непонятной жизнью.

И в их

непонятных буднях

Разум мой

просто скиснет.

Здесь же

в объятии сосен,

В неяркости их

цвета

Радуюсь

в зиму и осень

Непостоянству лета.

* * *

Вряд ли звучит заманчиво:

Пить поутру невзначай

Кофе в бумажных стаканчиках

И уж тем более — чай.

Кофе в затейливых чашечках

Будет вкуснее стократ

Для кофемана-бедняжечки,

Коий картону не рад.

И чаехлёбства избранники

Ставят бумагу не в грош —

Только стакан в подстаканнике

Будет для чая хорош.

Но, выходя из трамвайчиков,

Маршруточек или метро,

Мы пьём из бумажных стаканчиков

Их жиденькое нутро.

И тут уже не до радости,

Что эти напитки несут,

Согреться бы да усла́диться,

К чему этот выбор посуд.

P.S. Пейте вожделенный

Кофе чёрный, пенный!

Пейте сладкий, крепкий

Чай душисто-терпкий!

Перевод с английского

Мой цикл удач,

прошу не тормози.

Ты можешь кувыркаться,

Пасть в грязи,

Но миру льда

Тепло моё неси.

Последние из могикан

А ведь мы последние из племени

Не считавших жаркий спор за ругань,

Наслаждавшихся общением и временем,

Духом чая полуночных кухонь.

Мы делились счастьем, сыром плавленым,

Радостью, последней сигаретой,

Вдохновеньем, иногда разбавленным

Запахом портвейна и беседой.

Были эти прелести и шалости,

Были мы невинными, счастливыми,

Обладая, как казалось, малостью:

Чаем, «Дружбою», «Иверией» и «Примою».

* * *

Обед субботний во дворе

С трудом описывать берусь я,

Где чечевичный суп-пюре

Пьянил имбирным послевкусьем;

Где хрустко трескались гренки

И с пряной сладостью фасоли

Шли мяса тонкие куски

С лимоном и морскою солью.

А после чай. Обычный чай

Под пряники и под печенье.

Субботний кулинарный рай.

А что же будет в воскресенье?

Две строфы невосхищения осенью

1.

Ангелы осени больше похожи на дьяволят:

С виду красивые, пышные, яркие, милые.

Осень — не столько чистилище, сколько дорога в ад,

Из красоты — в пустоту, из веселья — в унылое.

2.

Осень золотая, золотая осень —

Можно так и этак, слух — он есть не просит.

Осень с золотинкой, осень-золотуха,

Золо осень тая — всё едино слуху.

Бронзовая баллада

Не будучи альфонсом

У благосклонных муз,

Ценил парнишка бронзу —

Таким его был вкус.

Бетон архитектурный,

И мрамор, и гранит,

И прочий гипс халтурный —

Не признавал на вид.

Он как дрянной философ

Мир чёрно-белый чтил,

Но бронзовых колоссов

Почти боготворил.

Бронзоволицых фурий,

Бронзоволобых лиц,

Пред коими — по дури —

Почти что падал ниц,

Считал почти Иными,

От них чего-то ждал,

И чуть ли не живыми

Себе их представлял.

Ох, будет-будет литься

На бронзовые лица

Прозрачная водица —

Плач бронзовой души.

Любая небылица,

Что в голове теснится,

Быть может, испарится,

Счудить её спеши.

Твердят ему: не может

Души иметь металл,

Скопцам бронзовокожим

Бог живизны не дал.

Парнишка ж оппонентам

Ответствовал, язвля:

Зачем на постаменте

Им жизни кренделя?

И жизнь как таковая

Колоссам тем зачем?

Их вечность согревает,

Взнося над бытием.

Вне времени сознанье

Бронзоволицых див,

Не видят наши тщанья,

Не слышат их мотив.

За это вневременье

Их, дескать, и люблю.

И ваши поученья

Уж как-нибудь стерплю.

И будет-будет литься

На бронзовые лица

Прозрачная водица —

Плач бронзовой души.

Любая небылица

На сайтах и страницах

На многое сгодится, —

Вникай и не спеши.

Народ почухал репы,

А паренёк не глуп.

Как не звучит нелепо,

Что он — бронзоволюб.

Но мы-то знаем точно,

Лишь мрамор и гранит

Любви достойны прочной,