Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 3
Почти все лето я провела в заботе о семье — а потом вдруг и совершенно внезапно наступила осень и уборочная страда. То есть все же сначала началась уборочная, а к осени стали ясны ее последствия — но как раз в начале сентября я смогла получить и даже немного проанализировать текущее состояние дел в сельском хозяйстве. И, откровенно говоря, очень удивилась тому, что узнала. И больше всего меня удивила советская сельхозтехника.
В СССР каждый год производилось свыше четырехсот тысяч тракторов, и трактора эти работали лет по десять минимум, а то и больше: например, в Ряжском районе на МТС были вполне работающие трактора аж сорок седьмого года выпуска. И трактора эти были надежными как трактора — собственно, и поговорка эта появилась вследствие высочайшей надежности советских машин. И в сельском хозяйстве (то есть на МТС) тракторов числилось два с половиной миллиона, причем — и я была полностью уверена в этом — все они были в рабочем состоянии.
А еще в СССР ежегодно выпускалось по сорок тысяч с небольшим зерноуборочных комбайнов — и вот они надежностью тракторов отнюдь не отличались. А отличались они совершенно противоположным своим свойством: средний срок жизни комбайна до поломки составлял менее чем три года. То есть не до такой поломки, что его требовалось ремонтировать, а до такой, после которой комбайн мог использоваться лишь в качестве металлолома. И вот что было интересно: конструктивно советские трактора были все же, по мировым меркам, довольно отсталыми — но вот сломать трактор было крайне трудно. А комбайны конструктивно были вполне современными — однако качество их изготовления просто вызывало восхищение героизмом механиков с МТС, которые заставляли эти груды металла хоть как-то работать.
А к комбайнам еще изготавливались соломоизмельчители: они должны были превращать солому в мелкую труху, подлежащую быстрому и простому запахиванию, чтобы она там в земле перегнивала. Но вот с ними было уже совсем грустно: я уж не знаю, кто «изобретал» эти чудища, но думал он точно не головой, а строго противоположной частью туловища: среднее время, требуемое для того, чтобы этот агрегат окончательно заклинило соломой во время уборки, составляло — по словам опрошенных комбайнеров — примерно полчаса. Поэтому эти агрегаты вообще старались к комбайнам не цеплять, а остающуюся после жатвы солому (если ее не собирали копнители) сгребали пресс-подборщиками. Но и это было не особенно страшно, интереснее было другое.
При комбайнировании потери зерна даже «по паспорту» составляли «до пяти процентов», а по факту часто и за десять выходили — потому в тех колхозах, где работать все же старались, большую часть зерновых просто скашивали, затем пускали на поля сноповязалки (или сразу сноповязалками убирали, если на ней имелась и косилка), а затем снопы эти перевозили на тока для обмолота. И таким образом в стране собиралось до двух третей зерна!
Правда, и от этого была некоторая польза, те же соломенные грануляторы прямо на токах и устанавливали, а заодно от генераторов запитывали и молотилки с электромоторами, однако простенькие подсчеты показывали, что трудозатраты от такой «эффективной механизации» втрое превышали необходимые. А если трудится народу больше, а выхлоп тот же самый, то, понятное дело, сельский пролетарий пролетает на две трети зарплаты. Соответственно, мужикам было глубоко плевать на свой «колхозный труд» и большинство старалось на жизнь себе заработать личным приусадебным хозяйством.
Меня больше всего смущало то, что и тракторные, и комбайновые заводы подчинялись одному и тому же министерству: Минсельхозмашу, и было совершенно непонятно, отчего такая разница в качестве продукции. Ну ладно, допустим гусеничные трактора делались на заводах, которые изначально строились как танковые, но Минский тракторный, Владимирский, даже Днепропетровский машиностроительный… хотя последний можно было бы и исключить, он входил в Общемаш — но точно такие же трактора, изготавливаемые в Минске, были даже лучше днепропетровских!
Много лучше: я в молодости записалась в небольшой стройотряд поварихой и раз в неделю ездила в соседнюю деревню «воровать яблоки». Это только так называлось «воровать»: у соседней деревни был огромный (и почти что полностью заброшенный) сад, и правление колхоза, в котором мы работали, разрешало нам там яблок рвать сколько захотим. А чтобы удобнее было этим заниматься, раз в неделю нам предоставляли трактор (Беларусь), на котором я туда за яблоками ездила и потом привозила несколько мешков фрукта для варки компотов. Трактористом был забавный мужичок под полтинник, а трактор был грязью покрыт сверху донизу. И я не удержалась, спросила у мужичка, моет ли он этот трактор хоть иногда? Мужичок страшно обиделся и сообщил, что моет, причем два раза в год. Весной, когда рядом речка разливается, он на тракторе по какому-то заливному лугу проезжает пару раз — причем так, чтобы и мотор «вымылся», а осенью, в межень, он несколько раз эту речку переезжает — и трактору этого вполне хватает: он-де уже двенадцать лет на нем так ездит и — ни одной поломки. Да, надежный трактор… а вот с комбайнами-то что?
С расспросами я пристала к товарищу Степанову, работавшему министром этого самого сельхозмаша. И узнала много нового и интересного и от него: оказывается, что про трактора он все знает (все же генерал-майор танковой службы) и готов отчитаться за каждую гаечку на любом тракторе. А вот с комбайнами дело было иначе: во-первых, комбайн — машина очень сложная, а оборудование на двух основных заводах (в Ростове и Таганроге) довольно сильно изношено. Но основной причиной того, что комбайны получаются полным… такими паршивыми, лично он считал то, что заводам этим и материалы поставляют… аналогичного качества:
— Светлана Владимировна, хоть вы помощь заводам окажите! А то поставляют-то… вот, судите сами: в